– Если так рассуждать, то получается, что природа создала человека лишь для того, чтобы он ее уничтожил. Отсюда следует, что суицидальная идея является первоосновой всего сущего, что само по себе совершенно бессмысленно. А поскольку неверен даже первоначальный посыл, то все твои псевдологические умопостроения лишены какого-либо смысла.
Сказав это, Анатолий Викторович довольно улыбнулся, будучи уверен, что на этот раз уж точно припер соперника к стенке. Полагая, что теперь Петлину придется как следует поломать голову для того, чтобы разрушить возведенную им логическую преграду, он пододвинул поближе тарелку с салатом и взялся за вилку.
Алекс достал из пачки сигарету, повертел ее в пальцах, затем поставил пачку набок и возложил сигарету поверх нее. Геннадий Павлович с любопытством наблюдал за его действиями, ожидая, что за конструкция выйдет из-под рук Петлина. А тот неожиданно ударил по концу сигареты пальцем, так что она, вращаясь, взлетела вверх и упала точно в его подставленную ладонь. Такого трюка в исполнении Петлина Геннадий Павлович прежде не видел.
– По-моему, ты проиграл, – сказал он.
Рука Алекса, в которой он держал сигарету, замерла в воздухе. Выражение лица Петлина почти не изменилось, только левая бровь удивленно изогнулась.
– Разве?
Геннадий Павлович растерялся. Ему казалось, что он внимательно следил за ходом спора и в целом уловил его суть.
– А разве нет? – Он перевел взгляд с Алекса на Анатолия Викторовича.
Григоршин ничего не ответил, сделав вид, что занят салатом.
Петлин сунул сигарету в рот и поднес огонек зажигалки к ее кончику.
– Мне можно засчитать проигрыш только в том случае, если принять на веру тот факт, что идея создания человека принадлежит земной матушке-природе, – Алекс выпустил к потолку тоненькую струйку табачного дыма. – В чем я лично сильно сомневаюсь.
– Почему? – спросил Геннадий Павлович.
– Потому что, будь это так, само понятие здравого смысла теряет какой-либо смысл. И Вселенная превращается в огромный театр абсурда, в котором разыгрывается одна бесконечно длинная пьеса под названием «Смерть мироздания». В пьесе той нет режиссера, и ни один из исполнителей не знает своей роли. Кто-то, быть может, скажет, что это смешно, я же скажу – глупо. По-настоящему глупо, без дураков.
Геннадий Павлович чувствовал, что в выкладках, которые делал Алекс, имеется слабое место, но никак не мог понять, где именно. Не первый год зная Петлина, он был в курсе, что импровизационное создание бессмысленных теорий является одним из любимых развлечений Алекса. Если только находился человек, готовый слушать, Алекс мог с вдохновенным видом нести откровенную чушь, в которую и сам не верил.
