Кротов выдвинул гипотезу о том, что ее нанесла рука гладиатора-иудея, предка Карла Маркса.
Марксистско-сталинская концепция исторического процесса продолжает свое победоносное движение вперед».
– Ну как?
– Здорово! – искренне восхитился Дима.
– Признавайтесь, Вадим, это ваша работа?
– Моя, – с удовольствием ответил Баранов. – Ой, какой я был идиот! Написал, перечитывал каждое утро и тащился.
– Этот «Кротя» на вашем хулиганстве диссертацию защитил, – заметил Вишняков.
Дима протер стол и налил себе еще чаю.
– Сладкого хочется, – сказал он.
– Возьмите сахар.
– В растворенном виде не то.
– А вы вприкуску, – разрешил Вишняков.
Они покупали сахар не в пачке, а колотый, поскольку колотый слаще. Дима выбрал кусок побольше и начал со свистом тянуть сквозь него чай.
– А что стало потом с этим Кротовым? – спросил он.
– Почему с ним должно было что-то «стать»? Премию, небось, получил, передал ее в фонд ДОСААФа…
– Ну, 1937 год и все такое, – пояснил Дима.
– А, это… Да черт его знает, этого Кротова. Тут не сказано.
– Жалко. Вчера дядя Коля из морга мне интересные вещи рассказывал как раз про это. Ну, как его звали, тирана-то? Про Сталина, – сказал Дима.
Вишняков поднял глаза на шкаф.
– Ваш дядя Коля из морга – пьяница, Вадим, – строго сказал он.
– Зато с ним интересно.
– Это он наблевал у нас под лестницей?
Дима кивнул. Шкаф давно уже не был для них помехой в беседе.
– Когда-нибудь я вынесу вам выговор с занесением в личное дело, – пообещал Вишняков. – Если вы будете пить, Вадим, вы пропадете.
– Когда я был гладиатором, – сказал Дима, – я фалернское глушил, как воду.
Вишняков возмущенно заворочался на скрипучей койке.
– А этот юноша, звездолетчик, бывший ваш товарищ – он бы себе такого не позволил. Потому и добился успеха.
Дима поставил кружку на стол и возник из-за шкафа.
– Евгений Петрович, – сказал он, – они ведь бросили Герку там одного.
Вишняков спокойно смотрел в его встревоженное лицо.
– А вас, Вадим, это мучает?
– Нет, не особенно… Просто… Ну, Герка – он самый безответный. То есть беззаветный. Он так искренне во все верит. Скромный, преданный… И именно его… – Баранов покраснел.
Вишняков пошарил под койкой, выволок женскую хозяйственную сумку с оборванными ручками и, свесившись, начал перебирать лежавшие в ней бумаги.
– Вы меня слушаете?
– Слушаю, – раздалось из-под койки. – Очень внимательно.
Дима сел на свою кровать и начал стаскивать с ног расхлябанные ботинки.
– А я рад, что они меня выперли, – заявил он.
