По дружкам ходил, хвалился напропалую. Как бы случайно из карманов индульгенции мятые доставал, расправлял на колене («столько дел, столько дел, и не управишься за день»). Бормотал себе под нос так, чтобы и другие могли слышать: «Сколько бумаг пришло из Эмешлама! Шамаш великий, Судья Неподкупный!.. Как много преступлений творится в Империи!..» И висли на нем девицы, просили рассказать «случаи». Аткаль охотно рассказывал…
Застонал Аткаль, обхватил руками глупую свою голову.
– Хаммаку!.. Ведь ты мне поможешь?..
Хаммаку еле заметно покачал головой. И на губах его полных показалась легкая улыбка.
Страшной была та улыбка для Аткаля в его отчаянии. Заострилось лицо у несчастного раба, будто уже умер он. Скулы, подбородок – все выступило вперед. Глаза ввалились. Уже не собачий – крысиный взгляд сверлит Хаммаку.
А с того как с гуся вода. Придумал что-то. Хитрость какая-то на уме у него. И на этот раз не взял Хаммаку его, Аткаля, в долю.
Минуло твое время, Аткаль. Взвесили тебя на весах, определили тебе цену – не слишком высокую, по всему видать, – и за нее продали.
– Аткаль! Открой! Хуже будет!
Не будет хуже. Хуже, чем теперь, не может быть Аткалю.
Какое одиночество охватило Аткаля! Как заломило, заныло в груди!
Дверь подалась и рухнула. Толпа хлынула в контору. Оттолкнул от себя Хаммаку раба своего, бросил на руки толпы.
«Его хватайте, его!»
Как было?
Взбрело однажды Нане отправиться в подземное царство к своей сестре. А с сестрой этой, по целому ряду причин, не ладила Нана.
Напрасно пытались остановить Нану. Друзья предупреждали – шла. Враги и те предупреждали. Все равно шла. Упрямая баба, сладу нет.
Семь ворот у подземного царства; и у каждых ворот брали с Наны дань. А какую дань можно взять с красивой женщины?
Пра-авильно. Раздевали Нану. У первых ворот сняли покрывало, у вторых – сандалии и так далее, покуда не осталась владычица Эанны голенькая.
Такой и предстала перед сестрицей.
Та на троне сидит, бабища жуткая, изо рта клык торчит, на веке бородавка.
– Зачем пожаловала?
Нана смиренницей прикинулась.
– Так… поздороваться. Не чужие ведь…
А сама по сторонам глазищами так и зыркает. Во дворце подземном кругом корунды, яхонты и прочие каменья горят. В котлах золото кипит, через край переливается. Из потолка живые руки растут, ногти золотой краской выкрашены; пальцы эти серебряные цепи держат; на тех цепях светильники качаются, в светильниках благовонное масло горит.
Сестра хмыкнула, не поверила словам Наны.
