Мориц немедленно записался в местную библиотеку и читал, пока не становилось темно, а когда сумерки вышибали книгу у него из рук, принимался за гитару.
В общем, он, конечно, больше бездельничал, чем занимался чем-либо иным.
В июне ему, наконец, выплатили первую получку, и жизнь каким-то образом наладилась. Четырнадцатого июля Мориц решил отметить единственный (кроме Нового года, конечно) праздник, который он признавал: день взятия Бастилии. Повесил на воротах листок из школьной тетради с надписью «Санитарный день», дважды повернул в замке ключ – такой большой, что его приходилось держать обеими руками, – и отправился на берег.
Городок дремал – брюшком на мягкой белесенькой пыли. Мальвы надменно глядели из-за заборов. Босая девочка пронесла банку молока, прикрывая ее сверху ладошкой. Двое очень мазутных мужчин полулежали на обочине, утвердив затылки в кепках на бревне. Обсуждали что-то лениво. Один сказал, когда Мориц миновал их: «Это тот малахольный с острова».
Мориц прошел насквозь всю улицу Комиссара Эйвадиса и оказался у переезда. Задумавшись сладко ни о чем, побрел вдоль железнодорожного полотна, где в густой пьяной траве паслась угловатая коза. Ветерок доносил запах стали и мазута. Небо темнело, скучнело, наливалось густой влагой, и когда Мориц перешел через горячие грязные доски переезда, упали первые капли.
Женщины кричали что-то под огромным небом, сдергивая с веревок хлопающее белье. Издалека прикатил первый гром. Выгоревший флаг лязгал над зданием мэрии. В пыли на дороге, словно кем-то разбросанные монетки, быстро отпечатывались следы дождинок.
Мориц добежал до брошенного дома и спрятал обувь под досками – не хотел промочить единственные кроссовки.
Гроза явилась как праздник и прошла все небо из края в край и сразу намочила всю землю, от горизонта до горизонта.
Перед оконным проемом без стекла покачивалась ветка одичавшей смородины. Потом ветка задергалась, подпрыгнула, и в окне показалось лицо. Оно сразу встретилось глазами с Морицем, нырнуло вниз, а затем опять высунулось.
Так мог бы выглядеть какой-нибудь юный эльф, проведя пятнадцать суток за хулиганство где следует. То есть, это была девушка, очень маленькая и худая, стриженая почти наголо, с огромными сероватыми глазами и остренькими ушками.
– Забирайся, – сказал ей Мориц и протянул руку.
Она тревожно метнула взгляд на него, помедлила и неожиданно неловко вскарабкалась на окно. Ливень продолжался точь-в-точь столько времени, чтобы она успела рассказать Морицу все-все про себя.
