– У! – сказал вдруг мужлан.
Одним прыжком Одар очутился возле прочих кавалеров и, отирая лицо, промолвил:
– Уйдемте отсюда поскорее. Признаться, отродясь не испытывал я такого позорного страха.
Эн Гастон вошел в речку последним. Он все оборачивался и повторял:
– Это был мой человек, мой человек…
– Вот глупая история! – воскликнул Югэт де Бо, оказавшись на другом берегу. Отсюда и деревья, и темная, бесформенная туша мужлана, и пятно убитого на светлом бережку – все выглядело далеким, безразличным. Мужлан между тем выбрался к самой воде. Он шел, низко пригибаясь и горбя спину; затем встряхнулся и выпрямился. Одару почудилось, будто лохмач снова глядит ему прямо в глаза. Желая избавиться от наваждения, сказал Одар де Батц:
– Поспешим к нашим дамам! Сдается мне, они успели без нас соскучиться.
И все четверо беспечно зашагали прочь от реки.
Роллет мечтал о нежной Беатрисе. Эта домна, юная и пышная, как свежий хлеб, была, к тому же, умна и умела поддержать беседу, затевая самые удивительные споры. И представлялось Роллету, как сидит она в цветочном замке, надувая губы и отколупывая пальчиком кусочки от сладкого хлебца. И уж наверное домна Беатриса времени не теряла – клевала его, клевала да весь и съела. И теперь на пухлых ее губах крошки и привкус изюма, поцелуешь такую домну – и сыт на целую неделю.
– Мой человек! – повторил эн Гастон уже в который раз. – Чума на этих мужланов!
– Будет вам, – недовольно проговорил Югэт де Бо. – Всю забаву испорить норовите.
– Если б вашего мужлана заел дикий зверь… – начал эн Гастон запальчиво.
Югэт де Бо остановился.
– Тогда что? – спросил он насмешливо. – Что бы случилось?
– Ничего! Вы бы этого так не оставили!
– В моих владениях, хвала Создателю… – заговорил было Югэт де Бо и вдруг замер. – Боже! – воскликнул он. – Наши дамы!
Действительно среди деревьев замелькали цветные платья, а вскоре донеслись и голоса:
– Мессены! Мессены! Эн Гастон! Эн Югэт!
И прямо в объятия кавалеров влетели Беатриса и Файель, а третьей дамы, Виерны, с ними не было.
Рыцари окружили их, стали ласкать и успокаивать. Горячие круглые плечи дам так и прыгали под утешающими ладонями, словно пойманные птички. Обе они были белы, волосы их растрепались, одежда пооборвалась и была облита темно-красным, густым – как будто в них плеснули из чана сиропом.
Дамы ничего не могли объяснить, лишь немо раскрывали рты, откуда вылетали сдавленное рыдание, и писк, и икота.
– Они обезумели от ужаса, – сказал Югэт де Бо. – Бедняжки! О, бедная Файель!
