Горожане – и страх им, и вместе с тем праздник – выбрасывали из окон всякий хлам, с превеликой охотой жертвовали баррикаде рухлядь, обломки и даже крепкие вещи, несли старую мебель, мешки с соломой, дрова. От строительства возле собора Сен-Этьен похитили и доставили бревна и кирпичи. Все это наваливалось на пересечении двух улиц и обильно сдабривалось сверху битыми горшками.
Нарбоннский замок хорошо виден отсюда, с баррикадной верхушки, где Спесивец и его друзья-удальцы в ожидании событий подкрепляют силы хлебом и разбавленным вином. Передают из рук в руки флягу, перешучиваются, переругиваются, пересмеиваются. В ставни нависших рядом домов, озорничая, стучат: вдруг оттуда красивая девушка выглянет.
Оружие – заостренные палки, копья, топоры, пращи, два неплохих арбалета и у Спесивца рыцарский меч.
Передний вал баррикады щетинится десятками кольев, направленных на замок, – как бы в оскале.
Нарбоннский замок. Средоточие могущественного монфорова гнева.
Вот видят Спесивец и остальные: по соседней улице движется процессия во главе с нотаблями. Торжественно колышется знамя, красное с золотым крестом. В задних рядах горожане, из тех, кто поплоше, усиленно тянут шею: разглядеть бы, что там, впереди. Нестройно распевают Veni Creator, выкликают: «Монфор!» и «Тулуза!» – сочетание имен невозможное, несбыточное.
А навстречу шествию, рассыпавшись по пустому полю, отделяющему город от замка, мчится другая толпа. Что-то кричат на бегу, только разобрать невозможно за дальностью.
В головах процессии видят, что у Нарбоннского замка творится неладное. Замедляют шаг, а то и вовсе останавливаются. Сзади топчутся, наседают.
У самых ворот один людской поток встречно сливается с другим. Хвост процессии продолжает завывать на все лады Veni Creator, а в воротах уже водоворотом вьется паника. Нотабли пытаются развернуть назад. С поля все прибывает и прибывает испуганного народа.
– Назад!.. – кричат беглецы. – Монфор!..
Сзади напирают:
– Монфор! Монфор! Тулуза!
– Скорее!.. В город!.. Симон взял заложников!
Над головами шевелится красное полотнище, вспыхивает золотой тулузский крест.
– Назад!.. Назад!.. В город!..
Беглецы втискиваются между нотаблями – белые от страха глаза, тяжелое дыхание.
– Симон! Симон велел убивать всех!
Страх прокатывается по толпе, как судорога по умирающей змее.
– Назад! Назад!
Знамя исчезает. Несколько солдат из свиты Фалькона окружены слепой от ужаса толпой. Солдаты испуганы не меньше. В них летят плевки и угрозы, угрозы и плевки – но это только до первого удара. А после уже не остается от них ничего, что можно было бы похоронить по-христиански.
