И стал смотреть Понс Амьель из гроба на братьев своих – слепо, но вместе с тем проникновенно.
Под этим взором ежились монахи, ибо устремлен он был прямо в душу, где невольно заворошилось вопрошание: как дерзну я, червь земной, решать, прощать, осуждать и голос возвышать?
А эн Рожьеру только того и надобно, чтобы братия в смятение пришла. Сам-то он вместе с эн Гастоном и кадильщиком весьма осмотрительно занял место за спинкой кресла. Если ему и приходилось с наибольшей отетливостью обонять покойного аббата, то, во всяком случае, это вполне искупалось избавлением от созерцания святого отца.
Итак, все расселись сообразно возрасту, сану, заслугам и обычаю и, под главенством усопшего Понса Амьеля, приступили к выборам.
Дело это оказалось долгим и трудным, ибо угодить строгим нравственным принципам Понса Амьеля было нелегко. Один брат не устраивал его в силу унылости характера, другой никак не мог руководить обителью, ибо чурался любых мирских радостей, третий никуда не годился вследствие свирепой нетерпимости к инакомыслию, четвертый ненавидел женщин, усматривая в них сосуды греха и источники всякого рода падения – уже одно это делало его совершенно неподходящей кандидатурой.
Все свои мнения покойный Амьель высказывал решительным тоном, а в последнем случае даже подпрыгнул в гробу – так возмутило его предложение избрать аббатом брата-женоненавистника.
Все это выглядело более чем убедительно, а то обстоятельство, что Понс Амьель говорил голосом Рожьера де Фуа, никого не сбивало с толку: на собрании не нашлось бы ни одного брата, который не был бы уверен в том, что общается непосредственно со святым отцом.
Так протекали выборы своим чередом, и многие уже начали уставать от долгих прений. К тому же мысль о яствах, что готовились в это самое время на кухне, невольно проникала в умы, приводя их все в большее смятение.
Наконец молвил Понс Амьель:
– Вижу я, что вы, возлюбленные, уподобились стаду овец, потерявших пастыря и повстречавших волка. И еще уподобились вы стае голубков, вдруг замеченных коршуном. И также уподоблю вас пугливым оленям, бегущим от жестокосердого охотника. Вы – как мыши робости, стерегомые котом соблазна! Ныне же отриньте робость и нерешительность, прислушайтесь к вашим сердцам! Ищите в своей среде того, кто открыт свету земного солнца, теплу земного хлеба, радости земного смеха! Ибо в радости – истинная добродетель и любовь к Господу, Творцу сущего! И разве не сказано псалмопевцем: веселитесь, играя на лютне?
