В тумане я слышал звучащую в парке нестройную музыку. Она доносилась до меня еле-еле, как шепот ушедшего лета. От этого щемило в животе и чесались руки, а предстоящая мне жизнь казалась волшебным приключением, которого я, несомненно, заслуживаю.
Сейчас, когда прошло уже много лет и многое из смутно угаданного в те туманные дни странным образом сбылось, мир моего детства предстает большой мятой коробкой из золотой бумаги, где сберегаются игрушки, частью сломанные, но оттого не менее любимые. Тогда в мире было полно участников последней войны за Спорные Территории. Все они были как на подбор бодрыми, нахальными стариками, вроде дедушки или кентавров, и почти все – с каким-нибудь увечьем. Это казалось совершенно естественным делом. Поэтому и облик тети Бугго поразил мое воображение куда меньше, чем можно было бы предположить.
Она нарушила мерное колебание тумана, сперва как бы растолкав его клубы, а затем и поправ ногами – уже на ступенях, перед самой дверью. Смуглое лицо Бугго, когда она откинула голову, рассматривая герб над входом, выглядело почти серым, а глаза на нем были очень светлого голубого оттенка, как мне показалось, цвета тумана. Одно плечо она держала намного выше другого и заметно хромала при ходьбе.
Я был уверен, что эта женщина не пришла к нам откуда-то извне, из-за ограды парка, но зародилась прямо здесь, в поглощенной туманом аллее, как некий сгусток всего, что доселе было растворено в здешнем воздухе: воспоминаний, живучести, родовитости, увечий, старости, предчувствий и влаги.
На миг незнакомка скрылась из виду, и тотчас заскрежетала дверь, недовольная тем, что ее потревожили в такую погоду, а затем твердые подпрыгивающие шаги вторглись в сокровенные шорохи дома.
– Эй, – молвила женщина, останавливаясь у лестницы и выжидательно глядя на паноплию. С пришелицы текла вода.
– Я здесь, – сказал я и полез вниз с подоконника.
Она стремительно переместилась к окну – скакнула, как кузнечик, – и протянула мне руку, холодную, мокрую и твердую.
– Ну и ну, – произнесла женщина, – ты кто?
– Теода, – ответил я. – Младший сын.
– А кто старший?
– Гатта.
– Новые имена, – вздохнула она. – А я – Бугго.
– Старое имя, – заметил я, решив быть вежливым.
Она прищурила белые глаза. Ресницы у нее тоже были белые, неестественно длинные и очень пушистые.
– Ты завиваешь ресницы? – спросил я.
– Да, – ответила она.
И мы с ней отправились бродить по дому.
Неожиданно я вспомнил, где слышал имя «Бугго».
