Эд вытянулся в кресле и некоторое время блаженно потягивал вино, от которого так опрометчиво отказался его гость. Разговор с Фокстером приятно взбодрил его, и спать уже не хотелось. Меньше чем через час прибежал посыльный с запиской от Рико Кирдвига. Эд пробежал её глазами, удовлетворённо кивнул и отправился в фехтовальный зал.
Любят ли боги дуэлянтов — вопрос спорный и в некотором роде риторический. Жрецы Лутдаха, покровителя учёного люда, с давних пор ведут диспуты на эту тему, и не одна сотня гусиных перьев сломана в попытке написать сколько-нибудь авторитетное послание к мирянам на сей счёт. С одной стороны, поединок чести, призванный обелить или защитить имя клана, либо установить справедливость, либо подтвердить невиновность ложно обвинённого — такой поединок священен и угоден Гилас. С другой стороны, любое смертоубийство — прежде всего жертва Мологу, да будет проклято и забыто имя его. Имя Молога, однако, в народе и среди благородных господ поминалось уж слишком часто, чтобы быть забытым, и слишком часто благородные господа оскорбляли друг друга в пьяных сварах, чтобы Молог рисковал лишиться жертвоприношений. Кроме того, неясно было, как относятся к дуэлям остальные боги. И Лукавая Тафи, водившая рукой фехтовальщика, и Хитроумная Аравин, научавшая его обманным движениям, и даже Неистовая Янона, с восторгом принимавшая любое бессмысленное кровопролитие, имели в этом деле свой интерес. Что уж говорить о Дирхе-Меченосце, ратующем за справедливость и кару не иначе чем с помощью меча, и считалось даже, что мечи благородных дуэлянтов — не что иное, как тень от тени меча Молога, которую Черноголовый доверил носить своему сыну. Таким образом, честные поединки имели прочную и хорошо аргументированную теологическую базу, однако сильно отдававшую дьяволопоклонничеством, потому что получалось, что именно мечом Молога, в фигуральном смысле, размахивают драчуны, снося друг другу головы.
Посему жрецы Светлоликой Матери Гилас хотя и терпели это, как терпели храмы и алтари богов-детей Молога, были страшно недовольны положением вещей и не уставали увещевать конунга, что-де давно пора запретить эти возмутительные игры с божьей волей. Конунг внял лишь отчасти: формально дуэли были запрещены, и как противники, так и их секунданты подвергались выволочке, но наказывались только если смерть одного из них была нежелательна — к примеру, порождала лишнюю путаницу с наследованием в клане или иную политическую сумятицу.
