– Нет.
– Знал, ты же работаешь создателем чудес. Сколько раз ты прочитывал мои мысли совершенно точно.
– Это всего лишь фокусы и опыт.
А ты изменилась, подумал Вацлав, как это все могло сочетаться в тебе раньше: и почти детское смущение, и точное знание своей цели, и смешливость по пустякам, и иногда угрюмость, и иногда даже озлобленность в характере. Сейчас кто-то создал из этого совершенно новый сплав.
– Нора, ты его любила?
– Ах, ты все же не разучился отгадывать мысли. Может, ты даже скажешь, каким было его имя?
– Нет, мне достаточно того, что ты сказала?было?.
– Ты не можешь отгадать имя? – Нора настаивала.
Вацлав назвал первое имя, всплывшее у него в мозгу, и угадал. В этом один из секретов отгадывания мыслей – не думая самому, ловить первый слабый сигнал.
Они прошли в зал. Два ряда мраморных колонн поддерживали широкий потолок. У задней стены стояло несколько столиков – зал был предназначен для ожидания. Напротив столиков – полуосвещенная галерея маленького зимнего сада с обязательными пальмами и тропическими широколиственными сорняками. Сквозь стеклянный оазис жизни просвечивалась ночь. Снаружи кто-то включал и выключал прожектор. Мощный пучок света был направлен прямо в небо; когда свет включался, то было видно, что он до отказа заполнен плотно несущимся снегом. Прожектор был очень сильным – выключенная лампа еще несколько секунд продолжая желтеть, остывая.
– Что это за ерунда на улице? – спросила Нора.
– Не знаю. Похоже, хотят сбить самолет. Или вертолет.
– Самолеты в такую погоду не летают, вертолеты тоже.
– Значит, кто-то подает сигналы своей любимой. Когда она проснется и подойдет к окну, он начнет петь серенаду.
– Вот здорово! А мы тоже послушаем.
– Подслушивать нехорошо, – Вацлав говорил, не думая.
– А мы немножко… Кто это?
Огромные листья пальм были неподвижны, казалось, что они присматриваются и прислушиваются к снегу, падающему за стеклом, – они ведь никогда не знали настоящего снега; между пальмами пробиралась женщина. Она шла не по дорожке, а прямо по камням и останавливалась возле каждого растения, тихо стояла и рассматривала все подряд.
– Это Нина, – сказал Вацлав. – Она действительно больна. У нее завтра сеанс.
– У тебя?
– Конечно. Я попробую выяснить, что с ней на самом деле. Может быть, расстроены нервы, но, скорее, что-то серьезное. У меня пока не хватало времени ею заняться.
– Она лечится здесь?
– Да, и успешно. То есть, не совсем.
– Я не поняла.
– После каждого купания ей становится лучше; она сама об этом рассказывает всем подряд. После купаний она становится такой же как все, даже лучше. Она тогда душа компании, хотя всегда ведет себя чуть неестественно. Она очень хорошо поет. Любит петь для кого-то. Поэтому я и сказал, что купания ей помогают. Но в общем, за те три недели, которые она провела здесь, ей стало гораздо хуже.
