– Порядок, – сказал Полинозавр и плавно превратился в Полину. Песчаный грунт превратился в камень. Из камня снова выросли пеньки.
Полина шла в ту камеру, где, в специально свитом гнездышке, лежал возлюбленный наблюдатель. Наблюдатель был обмотан паутиной, чтобы не сбежал. Полина несла любимому еду. Мясной бульон с косточками. Полезно для желудка. А шкурки нужно будет повесить на веревку, чтобы подсушить.
Она шагала с радостной улыбкой на лице, предвкушая встречу. Время от времени она издавала звуки, в которых все еще слышался всепобеждающий вой Полинозавра. Что может быть сильнее женщины, зовущей мужчину? – подумал Ульшин, лежа на груди и просматривая всю драму сквозь стену, как на экране телевизора, – все-таки она предательница.
Кто-то вошел в камеру. Не оборачиваясь, Ульшин узнал шаги Волосатика и двух школьниц. Были еще шаги, которые не вспоминались.
– Оставьте меня, я сейчас умру, – сказал Ульшин, – дайте мне умереть спокойно.
Вторая рука тоже отвалилась и уползла под нары. Там она встретила первую и пожала ее, дружески.
– Нет, – сказал Волосатик, – вы приговорены к казни, поэтому умереть своей смертью вам не позволят. Вы ведь не собираетесь нарушать закон?
Он вытащил руки из-под нар (какие пыльные! – сказала одна из школьниц, – нужно здесь подмести!), вытащил руки и приставил к плечам.
– Прирасти! – скомандовал он и руки послушно приросли.
Потом он вправил шейные позвонки и Ульшин почувствовал себя сносно.
Его проводили кабинет Волосатика для последней беседы перед казнью. Кабинет был обставлен с деловым изяществом: в углу пальма, на столе компьютер, в двери глазок.
– Я не понимаю, – сказал Ульшин, – я не понимаю, как вы докатились до такой жизни. Пускай меня казнят, пускай. Смерть лучше, чем такая жизнь. Но я не понимаю вас. Как могло случиться, что столько человек, что целый народ позволяет держать себя в тюрьме, за стенами, которые шатаются и ждут только хорошего толчка, чтобы упасть?
– Я вам обьясню, – сказал Волосатик, но как должностное лицо, я обязан говорить только неправду. Если вас устроит неправда, то я обьясню. Обьяснять?
– Обьясняйте, – сказал Ульшин.
Волосатик подумал немного и начал монолог:
– Вначале мы забыли о тюрьмах. Исчезли преступления и всем стало хорошо жить. Никто не воевал ни с кем, никто не подкладывал бомбы в автобусы, мафия самораспустилась и ушла в монастыри каяться. Монастыри в то время росли как грибы, на каждой свободной полянке. Даже собирать грибы стало негде из-за монастырей. Всем стало так хорошо, что даже младенцы разучились плакать, поэтому некоторые умерли – неопытные мамы не знали нужно ли неплачущих младенцев кормить. Неслыханно расцвела культура – так, что все шиповники превратились в розы, а мухоморы в цветных бабочек. Розы же утратили шипы и стали величиной с баскетбольный мяч. Люди перестали жиреть, худеть, седеть и обсуждать своих соседей. Чтобы не скучать они занялись спортом и каждый поставил мировой рекорд, некоторые даже по два или три – и сразу же поделились лишними рекордами со своими ближними. Радуги сияли на небе даже без дождя, по три-четыре одновременно; чистота нравов достигла такой степени, что, плюнув на тротуар, человек сразу же умирал от разрыва сердца. Вообще, смерть от стыда и от скоромности стала обычным явлением. Подумает, например, барышня о том, что пора бы замуж и сразу же умирает от стыда. Поздравят, бывало, нобелевского лауреата с открытием, а он уж и умер от скромности.
