Вчера я попробовал надавить на старика. Он ведет себя корректно. Он подчиняется всем моим приказам и разрешает сканировать свою память. Он ничего не прячет в памяти, этот хитрец. Он просто не ищет решение или ищет его слишком медленно.
Я пригласил его в центральный зал. В зале был ужаснейший беспорядок: стулья разбросаны и перевернуты, проломлена стена, света почти нет. Потолок провис и на нем теплится единственный светильник. Везде обрывки мишуры: шесть дней назад здесь встречали земное Рождество. Я поговорил с ним вначале вежливо.
Я попросил его работать быстрее. Он не захотел меня понять. Тогда я спустил на него крысу.
Крыса – это название придумала моя бывшая команда. Действительно, агрегат напоминает земное животное.
– Я значительно продвинулся, – испугался старик. – Мне нужно время.
– Я уже давал тебе время. Стоять на месте.
Крыса сделала прыжок и очутилась рядом с ним. Она казалась состоящей из проводов и тонких жгутиков, смотанных в хаотические клубки, спирали и пучки. На самом деле это чрезвычайно сложный и очень прочный механизм, но механизм без оболочки – один из одиннадцати убитых успел все-таки поджарить крысу огнеметом.
Он сжег всю шкуру. На ее работоспособности травма не отразилось. Крыса открыла пасть, облизнулась и сомкнула челюсти на голове человека. Старик наверняка почувствовал, как ее тонкие зубы проламывают кость и входят в мозг. Электроды крысы такие тонкие, что раздвигают мозговые клетки, не повреждая их. Когда крыса полностью сомкнула челюсти, мозг человека оказался подключен ко мне.
Я считывал человеческую память. В памяти снова ничего не было.
– Ты работаешь слишком медленно, – сказал я. – За это я тебя накажу, в первый раз слегка.
Старик ощутил жуткую парализующую боль и забился как рыба на сковороде.
Да, я ведь знаю толк в человеческих чувствах – мы столько разговаривали в полете, каждый вечер, заполночь, а порой до утра, старик изливал мне то, что называется у людей душой и я настолько хорошо слушал, что теперь уже могу писать поэмы не хуже всяких человеческих шубертов и бахов.
– В следующий раз прийдешь через восемь суток, – сказал я. – Если будешь не готов, боль станет сильнее и я не дам тебе отключиться. Я даже сломаю некоторые из твоих внутренних систем. Иди и думай.
– У меня есть просьба, – сказал старик. – Я хочу взять вездеход и жить в нем.
– Нет.
– Я боюсь тебя. Я не могу думать, когда я боюсь.
– Бери любой, – согласился я, – бери и катайся где хочешь. Кстати, в аппарате искусственного сна осталась еще одна человеческая особь. Подросток пятнадцати лет. Можешь его разбудить и взять с собой, для компании.
