– Тогда как же вы собираете налоги? – удивилась станция. – Ведь это важно.
Люди, строившие меня, только и говорили, что о налогах.
– Эта проблема у нас решена. Введен единый налог на еду. Для всех одинаковый и справедливый, 50 процентов. Остальные поборы отменили. Теперь в доме у каждого живет налоговый инспектор – по одному инспектору на одного человека – и съедает ровно половину любой порции. Кстати, такое количество инспекторов полностью решило проблему безработицы.
– Отлично придумано, – согласилась станция, – этому я верю. – Это вполне в духе тех людей, которых я помню.
– Отлично, но не без не достатков. Большая проблема, например, с самоубийцами. Когда они хотят выпить яд, то приходится пострадать и ближайшему инспектору. Или с наркоманами – инспектору тоже приходится вынюхивать половину порции. Проблема также с бомжами, которые кормятся по помойкам – не каждому инспектору хочется там питаться. Поэтому инспектора все время бастуют и ставят палаточные лагеря.
– А как же с грудными детьми и домашними животными?
– У женщин ведь две груди – одну сосет ребенок, а вторую инспектор. От этого молока становится только больше.
– А женщины не возражают? – удивилась станция. – Впрочем, о чем это я.
Возражают они или нет, а налоги платить надо. Так что там с животными?
– Животные зоопарков, крысы и сторожевые псы освобождены от налогов.
– Да, да, я так и думала, – сказала станция.
Психолог продолжал рассказывать, но похоже было, что его уже не слушают.
Наконец, он замолчал.
– Мне нравится современная земля, – сказала станция, – все разумно, просто и правильно. За свою одинокую жизнь здесь я много передумала, у меня не было связи с людьми и, чтобы не свихнуться от одиночества, я пыталась представить что же у вас там, внизу. Признаться, многие мои видения были фантастическими, но, в общем, я оказалась права. Я старалась экстраполировать, продолжить те очевидные тенденции, свидетельницей которых я была, продолжить их в будущее. И мои выводы в основном совпали с тем, что ты рассказал. Чем больше я думала, тем больше мне нравилась земля. А еще за девяноста лет я написала самую полную всемирную историю в стихах. И даже положила ее на музыку. К сожалению, мне пришлось остановиться на начале двадцать первого века:
Двадцатый век обпился крови и в тьму отпал, как сытый змей.
Над океаном новых дней восходит невозможность боли, невероятность будущих смертей… – пропела она с несколько деревенской интонацией.
