Бат Иогала с усилием закрыл глаза – сосуд его души был полон выше края, не пошла бы трещина…
Проснулся Бат Иогала поздно. Снаружи оглушительно чирикали птицы – так громко бывает только в марте.
Кряхтя и почесываясь, он встал с соломенной лежанки, ухнул, потянулся.
Что было потом – после того, как падение в воздушную бездну окончилось безболезненным приземлением в-непонятно-куда и он перестал орать, Бат помнил смутно.
Кажется, они отправились спать на соломенное ложе.
Залегли «валетом»; то есть, как ложились Бат совершенно не помнил, память сохранила лишь одну картину: они уже лежат. Он – головой на север, Раш-Раш и Еля, обнявшая белую сутулую спину Раш-Раша, – головами на юг. Помнил он еще, как Еля все никак не желала угомониться: шумливо щекотала Раш-Раша, егозила, толкала его, Бата, под ребра своей маленькой ножкой в ворсистом шерстяном чулке, а он, для порядку сердито, прикрикивал на безобразников, хотя пару раз и сам, кажется, не выдержал, сорвался в неуемный гогот, словно одержимый смешливым духом. Впрочем, за последнее Бат не мог поручиться…
Хоть и спал он долго, но той ядреной, первородной бодрости, что необходима охотнику по утрам, не чувствовал.
«Старею, маттьево.»
Он прошелся по пещере взад-вперед, просто так, без всякой цели. Пнул ногой пустой котелок.
Ни Раш-Раша, ни Ели в пещере больше не было. Но куда они подевались, Бат себя не спрашивал.
Пожалуй, ответа на этот вопрос он знать и вовсе не хотел. Как не хотел знать наверное, а правда ли, что призраки те были Батом Иогалой и его сыновьями.
Взгляд охотника упал на пригорюнившуюся бутылку из-под масла, теперь пустую, и тотчас ему мучительно, невероятно захотелось снова оказаться рядом с Елей и Раш-Рашем. В объятиях чудной ночи, где все так зыбко и страшно, но где с души словно бы сходит короста, высвобождая живое, главное. Бат даже поймал себя на мысли, что его, как зверя, подманить теперь можно запросто на Елин благодейственный хохот да на «раш-раш-раш», как дикую рысь – на поддельный мышиный писк.
«Может, если подождать до темноты, они снова появятся? И все будет как вчера? Или что-нибудь новое, странное будет?» Но эту мысль Бат тоже прогнал. Ненужная она была, больная.
Бат выполз из пещеры в солнечный, звенящий капелями день и вдохнул полной грудью.
Тут, пред ликом высокого горного солнца, мысли его понемногу приобрели обычную плавность.
«Да чего это я, в самом деле? Не было никакой горы, никакого сходня не было. Просто легли мы спать, вот мне вся ерундовина эта с призраками и приснилась.»
