Повис он. Можно было, конечно, и повыше его подцепить, откуда вид эффектнее, ну да возиться… до земли не достал, и ладно. Минуты две подрыгался, штиблетами посучил и затих, язык вывалив. Красота.
Честно скажу, давно я такого удовольствия не испытывал. Равно как и удовлетворения на душе от хорошо проделанной работы. Почаще бы такое. Майору, что ли, предложить? Боевой дух, опять же, поднимает!
Огляделся – девок уже, само собой, и след простыл. Кроме малышки давешней, из-за которой весь сыр-бор и завелся. Сидит прямо на асфальте, кровь остановить пытается.
А ведь, похоже, думаю, и вправду не из этой стаи ворона. Была бы своя – уволокли б небось.
Подошел к ней, сел рядом на корточки, платок протянул.
– На, приложи. И не бойся, больше тебя этот урод не тронет. Ни тебя, ни кого другого.
– Вижу. – И носиком своим разбитым смешно так – шмыг!
Тут Фриц из подъезда выходит. Распаренный весь, довольный. Сплюнул себе под ноги, ремень затянул… увидал сутера на столбе и враз побагровел, даже хрипеть начал.
– Босса, сучий ты потрох, мать твою через пень колено! Тебя что, на пять минут без присмотра оставить нельзя?
Я на часы покосился – и впрямь едва пять минут минуло. Быстро, однако, Баварец отстрелялся,
– А в чем дело-то? Что, тебе одному развлекаться можно?
– Босса! Тебе, свинья долбаная, тех пленных было мало?!
Вспомнил, называется. Ну да, полоснул я тогда очередью. А что, спрашивается, делать было, когда они на меня толпой поперли… ведь не сразу на спуск надавил. Ох, не сразу… там, считай, с каждым третьим, если не ел за одним столом, так один грузовик, точно, из грязи вытаскивал. Только когда двинулись они на меня – не было в этой массе знакомых лиц, а были лишь морды звериные, перекошенные до жути и не полосни я по ним, мигом бы лопатами изрубили, да в осеннюю грязь втоптали. А что Кнопке потом перед строем говорил, так тоже все верно, обстоятельства обстоятельствами, но факт стрельбы по безоружным пленным налицо, и тела под брезентом на краю плаца лежат. Ну, сложилось… бывает. В дисбат не слили, ну а лычки… все равно ж через месяц обратно привесили.
Встал я, вперед шагнул.
– Слушай, Баварец, ты хрюкай, да не забывайся. А то ведь я и разозлиться могу.
Фриц, он, конечно, меня потяжелее раза в два и старше, читай, опытнее. Но вот только если сцепимся мы с ним сейчас, как два зверя диких, все это еще и на злость множить надо, а злости во мне сейчас хватит трех Баварцев даже не на наш крест – на британский флаг порвать. И он это знает, и я знаю, что он знает… такая вот арифметика.
