«Эбореи навлекли беды на великий город, – твердили жрецы. – Они призвали персов и открыли ворота. Их бог выжег урожаи в позапрошлом году. Они посягают на величие Мардука. Их хваленый пророк прибрал к рукам царя и вертит им, будто тряпичной куклой!»
Жрецов можно было понять. Семь седмин назад, когда плененный грозным Навуходоносором народ эбору понуро брел с берегов теплого Закатного моря в Междуречье, уже было ясно, что любой из них скорее безропотно даст себя убить, чем склонится перед «идолом Мардука». Сначала это забавляло местных жителей, и немало сотен эбореев сложило голову, отказавшись кланяться истукану. Но потом кто-то смекнул, что куда полезнее для храма будет взимать с общины ежемесячную дань. Как полагали эбору, они платят, чтобы не возносить славу Мардуку. Как утверждали жрецы, золото шло на дополнительные жертвы от лица «этих кичливых жестоковыйных чужестранцев».
В пятницу, когда Валтасар прилюдно объявил о том, что эбору могут без помех молиться своему богу, устоявшееся положение рухнуло в один миг. Эбореи не желали более расставаться с золотом и презрительно глядели на храмовых служек, глумливо напоминая, что их бог оказался сильнее Мардука. Об этом судачили весь субботний день, и не только об этом. Еще и о том, что ныне всякий житель Вавилона обязан отдавать одну монету из заработанных двадцати на приношение богам, а эбору – нет. То, что ныне чужестранный народ вольно тратился на жертвы для своего бога, не интересовало никого. Они и раньше это делали, но тайно. Теперь же всякий житель столицы, от богатого торговца до последнего нищего, почувствовал, что у него коварно из-за пазухи похитили едва ли не последнюю монету.
Народ заволновался и возроптал. А вскоре после этого по городу пополз новый слух: в храме Мардука дракон, покоящийся у ног великого Бога, открыл глаза и требует кровавой жертвы. Это известие было горящей соломинкой, воспламенившей целый воз.
Взбудораженный народ, кто с кинжалом, кто с палкой, кто просто с каменьями, вывалил на улицы, спеша ворваться в дома эбореев и пролить требуемую зубастым служителем Мардука кровь.
Любому мальцу в Вавилоне было ведомо, что Мардук повелел охранять Врата Бога своему ручному дракону Мушхушу, порожденному когда-то злобной Тиамат, но пощаженному милостивым победителем чудовищ. Когда город жил спокойной размеренной жизнью, грозный Мушхуш дремал в пещере неподалеку от Вавилона, просыпаясь лишь для того, чтобы вкусить принесенные жрецами яства. Но если городу, а уж тем паче храму Мардука угрожала опасность, дракон спешил продемонстрировать свирепый нрав и сокрушить любого врага.
