– Но иногда все-таки битвы бывают? – упрямо спросила Ирка.
Услужливое – даже чересчур услужливое – воображение рисовало ей, как она разгоняет стражей мрака и как огненный дрот прочерчивает ночь. И вот спасенный эйдос уже согревает ей руку!
Эссиорх, для которого ход ее мыслей не был тайной, кивнул:
– Иногда – да. Но лишь тогда, когда сущность эйдоса еще не определилась. Иногда человек всю жизнь метался между светом и мраком, раздираемый противоречиями. И эйдос у него такой же. То сорвется с ладони, вспыхнет так, что мрак отшатнется в ужасе, а то вдруг темнеет, тяжелеет и так давит на ладонь, что хочет, кажется, в землю уйти. И вот тут-то, конечно, начинается битва. Блеск стали, яростные звуки маголодий, вой комиссионеров… Но эти-то все больше на психику давят, не вмешиваются. По давней договоренности, битва всегда происходит один на один.
– Вот видишь! А ты говоришь: эйдосы – гниль! – сказала Ирка.
Эссиорх подышал на свои замерзшие руки с каймой машинного масла под ногтями.
– В том-то и дело… Раньше гнилой эйдос встречался один на тысячу, и это был шок, сенсация, а теперь едва ли не половина всех эйдосов гнилые… Прилетает златокрылый – и что он видит? И человек будто был неплохой, и особых мерзостей не делал, и хорошие поступки иногда проскальзывали… Казалось бы, тот случай, когда нужно сражаться, отвоевывать, а отвоевывать-то нечего! На месте эйдоса – пшик, мумифицированная точка, крошечная, как горчичное зерно. И – все. Страж мрака подойдет, посмотрит, плечами пожмет и удалится. Даже за рукоять меча не возьмется. Ему-то эта мумифицированная дрянь тоже не нужна. А комиссионеры – те и вовсе не приходят. Чутьем знают, где есть пожива, а где нет.
– И почему так происходит? – спросила Ирка.
Эссиорх долго не отвечал. Он вновь опустился в кресло, обнял колени и стал покачиваться. Русалочьи выпуклые глаза Антигона неотрывно следили за ним. Темные широкие зрачки качались как маятник.
– А кто его знает, почему? Есть только предположения… Троил считает, что граница между светом и мраком становится размытой. По сути дела, она фактически исчезла. Границу заменило то, что люди выбрали себе взамен добра и зла. Мелочные игрушки: приобретательство, погоня за ускользающими и одновременно быстро надоедающими удовольствиями. Плюс якобы важные новости, сменяющие друг друга каждый час и по сути ничего не значащие и ничего не меняющие. Как следствие, люди перестают интересоваться добром и злом и просто живут. Вялые, размякшие, ничего не желающие, ибо ерундовые желания запорошили их мозг точно так же, как перхоть их волосы. Эйдос нужно закалять – в сомнениях, в слезах, в восторгах, в страданиях. Только тогда он станет эйдосом и обретет бессмертие. В прогорклом же жиру благополучия он тонет и съеживается. Раньше вера хоть в какой-то мере защищала от этой инфекции. Сейчас же, когда жир заместил веру, слабые эйдосы стали беззащитны.
