– Не возражаешь, если я на минуту остановлю машину?
– Мы ведь уже почти приехали, – сказала она. – Неужели не можешь потерпеть?
– Нет.
Он остановил ее “вольво” и открыл дверцу, и выцветшая сухая трава и придорожный чертополох сразу стали вдруг бесконечно милыми. Поблизости высился телеграфный столб. Подойдя к нему, Джерри дернул за молнию и отдал свою боль земле. Луна протянула колючку тени от каждой зазубрины на столбе; в высокой траве серебристо поблескивала изморозь. Все вокруг, казалось Джерри, было словно картина, написанная на черном фоне, выгравированная нашим неясным, тупым страхом. Прокрякал невидимый треугольник гусей; прошелестела машина по соседней дороге – и звук замер; в воздухе возник призрачный запах яблок. Джерри попытался отключиться от реальностей ночи и осознать – как пытаешься осознать вращение земли – тот огромный печальный поворот, который произошел в его жизни. Но в сознании была лишь трава, да Руфь, дожидавшаяся его в машине, да утончавшаяся дуга, приносившая облегчение.
Проехав мимо многих темных домов, они остановились у своего дома – все окна горели. Миссис О., хоть и была хороша с детьми, ни разу еще не вымыла ни одного блюдца и никогда не выключала свет. Они расплатились с ней, и она сказала:
– Тут одна женщина из индепендентской церкви заходила насчет каких-то объявлений.
– О Господи, – сказала Руфь. – Я совсем забыла. Ведь их следовало сделать к субботе.
– Эти люди начинают просто тиранить тебя, – сказал Джерри, и, обращаясь к миссис О., спросил:
– Вы в пальто? – Женщина молча покачала головой; лицо у нее было красное, и, выходя на крыльцо, она приложила платок к глазам.
Закрывая за нею дверь, Руфь сказала:
– Бедняжка. Интересно, много ли она знает?
– А почему, собственно, она должна знать?
– Она ведь из нашего городка, Джерри. А весь городок знает, что у нас дело худо. Я все лето замечала это по лицам мальчишек у Гристеда.
– Хм. Мне, например, не казалось, что у нас дело худо. У меня – да, и у тебя – тоже, но не у нас.
– Пошли спать. Или ты уезжаешь в свой коттедж?
– Я не в состоянии. Хочешь молока?
– А ты?
– Если ты сделаешь тосты.
– О, конечно. Почему бы и нет. Который теперь час?
– Десять минут второго.
– Так рано? Удивительно. Мне казалось, мы провели там целую жизнь.
– Может, позвонить? – спросил Джерри. – Ты думаешь, с ней все с порядке?
– Она ведь сама так хотела, оставь ее в покое.
– Она казалась такой жалкой.
– Это ее поза.
– Нет, я никогда еще не видел ее такой. У меня было ощущение, что вот мы сидим, трое разумных людей, и обсуждаем участь прелестного... ребенка.
