Необъяснимое стечение обстоятельств: когда меня привели в камеру, там было только двое. Никак не мог подумать, что в канун праздника такое возможно. Где удаль? Где имманентное русскому человеку стремление загулять?
Один из моих сокамерников был удивительно похож на детину из кафе. У меня даже мелькнула мысль, что тут мне и конец. Но парнище представился коммерсантом Геннадием с Сенной и вообще оказался человеком мирным. В милицию он попал из-за того, что отлупил свою подругу.
– Как сидорову козу! – объяснил Геннадий. – Купил березовый веник, листочки ободрал и всыпал ей, отвел душу. Теперь смотри, раз веник покупал, потом листочки обрывал, получается, что я с заранее обдуманным намерением. И она, зараза, так следователю и говорит. Короче, может, мне косить под извращенца? Может, я, типа, любовь свою показывал?
Мы занялись историей с веником и ее последствиями, а третий наш сожитель то принимался хихикать, а то застывал неподвижный, как надгробие. Скорее всего, парень был из наркоманов.
Прошло часа полтора. Уже мы с Геннадием собирались улечься на досках, как вдруг ключ в двери повернулся, и в камере возник мужчина лет тридцати.
– С наступающим праздником, – сказал мужчина. Мы подняли головы, и спать нам расхотелось. Даже в жидком электрическом свете видно было, какое у него доброе лицо. Он был бы совсем Иванушкой-дурачком, если бы не удивительный взгляд. Новый сосед смотрел так, словно не было ни нар, ни решеток, ни нас, бестолковых обитателей казенного пространства. Доброта его относилась к чему-то лежащему вне этих стен. А может быть, мне все это показалось. Вот коммерсант Геннадий встретил его попросту.
– Здорово! – сказал он. – А нам как раз не спится. Рассказывай: кто, за что, кого?
– Иван Перстницкий, – сказал наш Иванушка.
– Круто, – одобрил Геннадий, – скажи еще разок.
Иванушка зевнул и сказал, что это ни к чему.
– Тебе, чел, мою фамилию не писать.
Тут наш наркоман вышел из неподвижной фазы и с небывалой какой-то свирепостью накинулся на Перстницкого. По-моему, он ему ухо откусить хотел. Новый постоялец повел плечами, высвобождаясь, и вдруг тыльной стороной расслабленной правой ладони хлестнул парня по животу. Наркоман откатился в сторону, как полешко, и, как полешко, остался лежать, а Иван Перстницкий как ни в чем не бывало объяснил, что взяли его за недозволенную предпраздничную торговлю с рук.
– Менты тоже люди, – строго заметил Геннадий, – с ними делиться надо.
