А потом еще хуже. Начал меня уверять, что нечего мне беспокоиться, потому что он Макса с Литейного моста швырнет. Макса-то за что, Макс в чем виноват? Короче – один утонет, другого посадят. Ох, да вы, Филечка, про это уже говорили. Как вы думаете, Филя, один порядочный человек может другого убить и остаться порядочным?
– Да что вы, Соня, такое говорите? Как такое возможно?
– Это плохо, – опечалилась Соня, – это очень плохо. А вам очень нужно оставаться порядочным?
И последовало высказанное просто и прямо предложение убить Кукольникова. Поначалу Гордеев онемел. Потом у него мелькнула мысль: а не сошла ли с ума Соня? Но не похоже было. Глядела себе настойчиво и печально в глаза Филиппу и ждала ответа. Ждала ответа, как будто попросила у него сто пятьдесят рублей до завтра!
– Блин! – сказал Гордеев наконец. – Да как у вас язык повернулся?
– Язык тут ни при чем, – сказала Соня. – Я никому ничего не скажу, никто ничего не узнает, и вы останетесь порядочным и благородным. Только нужно, чтобы все было аккуратно и чтобы Гоша не пугался и не мучился. Раз – и все.
Филипп схватил Соню за нежный локоть и выволок на улицу.
– Лахудра! – сказал он Соне. – Кукольников мне друг! Понимаете вы это?
– А мне – любимый! – твердо возразила Соня. – У меня тоже рука не поднимается.
– Любимого можно, – неожиданно для себя сказал Филипп. – Это, знаете, Сонечка, дело даже совсем обыкновенное. И потом, вы чушь порете. Как можно убить друга и остаться порядочным? И какая разница, знает об этом кто-нибудь или нет?
– Большая разница, – сказала Соня мрачно. – Если вы не понимаете, нечего студенткам консультации устраивать.
Они стояли против Геслеровских бань, распаренные люди выходили из дверей, и ощущение тягостного кошмара становилось все явственней. Был момент, когда, оглядев Соню, Филипп почувствовал неожиданное и такое сильное омерзение, что ему нестерпимо захотелось зачерпнуть из ближайшей лужи ком грязи и с руганью размазать, размазать по ней сверху донизу! Но тут плечи ее поникли, она махнула рукой и, хромая, пошла прочь. Филипп догнал ее. Слезинки стекали по смугловатым Сониным щекам.
– Стойте, – сказал он, – а как мне дальше жить? Я же буду все время думать, что я друга убил.
Соня вскинула ресницы.
– А вы думайте, что сделали это для меня. И это будет такая жертва.
– Какая, блин, жертва? Ведь человек же, а не курица. Или, по-вашему, жизнь у человека забрать ничего не стоит?
– А по-вашему, Филечка, для другого можно делать только всякие пустячки?
