С явным пренебрежением парень сгреб три асса – единственное, что ей выдала мать-настоятельница, – но заказ выполнил быстро. А когда выставлял его на стол, то, посмотрев в лицо послушнице, отчего-то негромко вскрикнул и побледнел. Скосил глаза в противоположный угол и мелко перекрестился.
Надо же, единоверец. И что он такого увидел у нее на лице? Второй нос там вырос, что ли?
Пробормотав нечто невнятное, юноша умчался к стойке и принялся шептать на ухо толстяку-хозяину. Тот хмуро повертел головой, вперив тупой бычий взор сначала в послушницу, а затем все в тот же противоположный угол, куда перед тем глазел и половой. Потом вдруг отвесил помощнику увесистую оплеуху и разразился бурной тирадой.
– Не нашего ума дело!… – донесся до нее обрывок трактирщицкого нравоучения.
На Орланду поначалу косились и посетители. Видимо, прилично одетые девушки сюда забредали нечасто (да и что им тут делать, в этом гнезде пьянства и порока?). Но, насмотревшись, вернулись к поглощению напитков и блюд.
– Ух! Ну и вырядилась же ты, Орлашка!
Орланда с недоумением уставилась на обратившуюся к ней женщину лет под сорок, в платье, какое обычно носили горожанки среднего достатка.
– Ну что, не узнаешь, что ли? – добродушно похлопала незнакомка послушницу по плечу. – Я Помпония, портниха, твоей матушке платье шила. Запамятовала?
– Да, припоминаю… – торопливо закивала Орланда, подавляя желание бежать прочь из трактира.
Кезия и в самом деле иногда позволяла себе носить светские одеяния, но вот эту женщину она среди гостей настоятельницы не помнила.
– Ну вот! А вообще, занятно выглядишь. Зачем пришла-то?
– А… дела… Вот, встретиться надо… – невпопад пролепетала Орланда.
– Дела-а… – понимающе протянула портниха. – Оно конечно! Сама молодой была! Ладно, не буду отвлекать.
Удалилась, вихляя пышными бедрами, к столику, где уже сидели двое мужчин и женщина. Все примерно такого же возраста, что и Помпония. Шлепнувшись на табурет, портниха махом опрокинула стакан, а затем наклонилась к приятелям и стала что-то оживленно им рассказывать. По тому, как она то и дело тыкала большим пальцем себе за спину, и по двусмысленным взглядам, которыми ее одарили мужчины, Орланда поняла, что речь идет о ней.
Сразу стало как-то неуютно. Чего это они в ней нашли смешного? Наверняка зубоскалят по поводу того, что скромница-монашка напялила светское платье и завалилась в кабак.
Ну и ладно. Ну и пусть. Это часть ее послушания. Перетерпеть стыд и унижения, чтобы загладить провинность.
