– Я не верю, что наш спектакль плох, – медленно сказал Тимур. – Это Кон изуродовал его.
– Думай что хочешь, – Дегтярев пожал плечами. – Во всяком случае я рад, что ты не утратил мужества… Видывал я других режиссеров после провала на Коне – случались и слезы, и сопли, и попытки самоубийства…
Тимур долго смотрел на него. Потом ухмыльнулся. Покачал головой:
– Размечтался, ей-Богу… Ну ты размечтался.
* * *
Горели фонари; в половине четвертого утра город походил на аквариум, из которого выплеснули воду, такой же пустой и тускло-прозрачный. На всем долгом пути Тимуру встретилось одно только подслеповатое такси у кромки тротуара. Заинтересованно подмигнуло Тимуру фарой – а он был в распахнутом пальто, в приличном, но измявшемся за ночь костюме, со съехавшим на бок галстуком, с виду – вполне кандидат в пассажиры…
Тимур прошел мимо.
Способность прокручивать перед глазами когда-то виденные – или воображаемые – сцены обнаружилась у него еще в раннем детстве. В институте выяснилось, что это качество незаменимо для будущего режиссера; шагая по лужам, Тимур просматривал свой спектакль. На таким, каким он был сегодня – а таким, каким он должен быть; в чем ошибка, спрашивал себя Тимур, но не находил ответа.
Все огрехи и неточности, подмеченные Коном, действительно были. Но ведь было и другое! Была мысль – так, во всяком случае, Тимуру до сих пор казалось. Был оригинальный ход, было решение, был стиль…
Почему Кон не пожелал этого видеть?
Неужели Тимур и в самом деле «графоман от театра», как однажды обозвала его агрессивная начинающая критикесса?
Он остановился на перекрестке. Блестящая мокрая брусчатка показалась ему бесконечным зрительным залом, увиденным сверху, со второго яруса, а то и вовсе – с неба…
На той стороне пустынной улицы возвышался темный, спящий Кон. Перед парадным зрительским входом стояли круглые афишные тумбы – всего десять, Тимур впервые сосчитал их, когда ему было года три…
Сейчас на Коне было четырнадцать действующих спектаклей. Самому старому шел седьмой год. Самый молодой – «Комедия характеров» – жил на Коне всего четыре месяца и выдержал что-то около десятка представлений.
Тимур пересек мостовую. Остановился перед шеренгой тумб; «Десять Толстяков» – так их звали. «Что, – насмешливо говорили первокурснику, – хочешь увидеть свою афишу на одном из Десяти Толстяков?»
Тимур шел, разглядывая плакаты, виденные им уже множество раз. Сперва он воскрешал в памяти все эти драмы, комедии, трагикомедии, вспоминал в деталях и подробностях, а потом устал и стал просто разглядывать афиши.
