Представим, что сделано Аркадьевым.
Начну с того, как он сотрудничал с редакцией.
Он был из той трудной для редакторов, но и наиболее драгоценной категории авторов, которые сами точно знают, что им хотелось бы написать, подсказку деликатно пропускают мимо ушей и не доверяют распространенному соображению, что за листом бумаги что-то само собой набежит.
– Я тугопис, – любил он говорить о себе. И это редкое слово очень ему подходило.
Аркадьев, берясь за статью, назначал непомерно большие сроки. Но и они обычно оказывались недостаточными. Я знал, что обязательно надо позвонить.
– Да, да, разумеется, помню. В каком состоянии? Обдумываю. И, должен заметить, кое-что пересмотрел из первоначального замысла. Набежали детали, которые я недооценивал. А каков у нас с вами срок?
– Помилуйте, Борис Андреевич, послезавтра.
– Это нереально. Надеюсь, вы примите во внимание авторские искания?
– Хорошо, на искания – еще день.
– Ну, это легче. Теперь есть вероятность, что уложусь.
Бывали случаи, Аркадьев являлся в редакцию в назначенный срок, с лицом растерянным и виноватым.
– Вы не могли бы запереть меня в комнате часа на два? Казенная обстановка обяжет…
Я оставлял его в своей комнате и уходил. Иногда это помогало, а иногда он заявлял, что все-таки домашние стены милее и он уезжает.
Для вида мы возле своего редакционного конвейера вздыхали, разводили руками, ворчали, но на Аркадьева терпения хватало. Знали: раз он взялся, появится статья, которая остановит на себе внимание.
Каким наслаждением было раскатывать свернутые трубочкой листы бумаги в клетку (он вырывал их из школьной тетради), исписанные крупным, округлым почерком! И всегда там находились мысли или наблюдения, изложенные с покоряющей афористичной точностью, где отвергнуто и выжато все приблизительное, отвлекающее и оставлена одна живая суть. По вычеркнутому и вписанному нетрудно было проследить, как искал он фразу, доводя ее до состояния формулы. И всегда-то Аркадьев писал меньше, чем мы просили, и приходилось заранее думать, чем занять вероятную пустоту на полосе, отведенной для его статьи.
Как-то раз я попросил Аркадьева внести в рукопись фамилии игроков, которые бы в качестве примеров иллюстрировали его утверждения. Он ответил, что должен подумать. Думал день. Позвонил и продиктовал, куда какие фамилии вставить. Еще через день позвонил снова – одни вычеркнул, назвал другие. Читая гранки, долго сидел, взвешивая свои примеры, вздыхал, опять какие-то фамилии убрал, вписал новые. «Ну теперь, кажется, грубых ошибок нет. Один, правда, вызывает у меня беспокойство, но он молод, будем считать, что ему выдан аванс».
