Перекусив за общим столом и прогулявшись по санной дороге до Озера, скучновато-белого, испещренного рыбачьими маннами, узнаваемыми по натыканному хворосту, мужчины возвращались к бане, открывали внутреннюю дверь для лучшей просушки, сверяли свои ощущения с паровым градусником и, решительно сбросив одежку, приступали к новогоднему очищению.
Часами тремя позже, сменяя мужчин, в прогретую баню отправлялись женщины. Время до величавых курантов пролетало так быстро, что Петрович, удивленно глянув на стенные, мерно цвиркающие часы и переведя взгляд на выстроенные кремлем бутылки, едва успевал разлить по стаканам и чашкам ринувшееся пенной струей шампанское.
Много пили и ели, пели старые песни, какие обычно поются в русском застолье. Полковник с затуманенными от хмеля глазами с чувством выщипывал из своей гитары с подложенным под струны наспех выструганным березовым колком старинные романсы. В глубокую заполночь в шальной мужской голове рождалась мысль, пугающая привыкших к избяному уюту женщин, – пойти за огороды в лес и запалить большой костер. Долго уговаривали друг друга, собирались, путая шапки, и все же выбирались на волю, глотая свежий воздух, запятнанный лепешечками летящего снега, и топали цепочкой – мужчины впереди – к темному сосновому массиву с мерцающей звездой над петушиным гребнем.
И когда возвращались назад к своей с золотыми окнами избе, у мужчин появлялось неистребимое желание попариться еще раз – уж к этому времени баня прокалилась до самых косточек! – и, отправив зевающих женщин спать, ночные любители сухого пара дружно отправлялись к банному срубу.
Подбросив полешков, мужчины парились до проступающей на коже красной сетки. Крахмалисто скрипели чистые тела. Бисерные капли ползали по распаренной спине щекотно, словно ожившие в тепле мухи, и у Полудина не раз возникало желание смахнуть надоедную мелочь.
С ярко-зелеными листьями на дымящемся теле мужчины выбегали из бани и, выбросив вперед руки, с первобытными криками ныряли в пухлые сугробы. Плавился снег. Тела покрывались шершавой налипью.
На следующий день женщины скучали и настойчиво просились домой…
Как-то незаметно отошли семейные новогодья в Алешунине, сменились праздничной скукой за чинным городским столом. Поначалу мужчины, еще помня деревенский присад и свои озороватые наброды на чистом алешунинском снегу, срывались сразу же после ночного празднования в баньку и пребывали несколько дней в благодатной отвязке, после которой пусть и побаливала голова, но зато как-то легко делалось на душе, однако и в мужском табунке не всегда были лад и согласие, и со временем январские поездки сошли на нет…
