Впрочем, ущербное слово «выродок» Полудин никак не мог отнести к князькам или королям, считавшимся среди старых охотников вожаками. Редкий окрас и величина отличали этих птиц от своих собратьев. И встречались князьки не только среди водяной и болотной, но и лесной дичи.
– Всё же межняки. Я думаю, межняки, – упирался Николай. – Какая-нибудь дальняя помесь.
В разгар спора томно крякнула Люська, наградив Полудина весомым аргументом:
– Может, по-твоему, и Люська – князёк? Она ведь тоже межняк, помесь дикой утки с домашней.
Николай смущенно хмыкнул, и спор вскоре пригас…
Быстро блекло в розоватых закатных разводьях небо, и Озеро, отдавая дневное тепло, кудрявилось холодным паром, который, густея, подваливал к темным берегам. В вечернем холодке становились отчетливее лиственные запахи березы, цветущих, но еще не давших зеленого оперенья ольхи и вяза, более изощренным и откровенным делался перещелк невидимых соловьев. В это таинственное время становился значительным, притягивал к себе внимание любой нежданный звук, будь то шишка-оклёвыш, упавшая в воду с береговой сосны, емкий бульк в камышах, после которого на водяную гладь набегала косоватая волна, – бывалый человек сразу мог догадаться, что шевельнулась не крупная рыба, а работяга бобер правится окрайком к своей плотине.
Вечное Озеро, погружаясь в темь, обдавало охотников свежим, таящим пресный запах недавнего снега дыханием, и они, сторожась остуды, жались к вечному костру, такому же приманчивому, как Озеро, да и сами они, потомки древних рыбаков и охотников, чья грубого обжига битая посуда до сих пор вымывалась в срезах песчаного берега и подковообразных затонах, тоже были в своей сути вечными, и это ночное растворение в веках заставляло людей смотреть по-особому на себя, на Озеро и яркий, обогревающий не только тело, но и душу костер.
Мохнатые искры летели ввысь, в небесную обложную темень, и там, пристраиваясь к россыпи холодных устойчивых звезд, помаргивали часто, с земной теплинкой. Полудину казалось, что все его городские, выматывающие мелкостью заботы отнесло широким половодным течением в подобающее им тростниковое мелководье, и его подуставшим глазам открылась волнующая стремнина жизни…
Влекомый ночным затаенным Озером, он спустился к воде, нащупал сапогами протопленные кусты, похожие на захороненную вершу, и, встав на пружинистые прутья, потянулся рукой к серебрящейся под лунным светом чистинке. Вода у берега казалась теплой, шелковисто перекатывалась между растопыренными пальцами. Полудин бессознательно, каким-то утренним полусонным движением омыл лицо. И когда выбрался наверх, к костру, на его щеках и лбу светились янтарные капли.
