— В книгах, сэр! — отвечал он, похлопав по сафьяновому переплету одной из книг, разложенных по столу.
При этом он улыбнулся. Прелюбопытная улыбка! Такая почтительная и вместе саркастическая!
— Быть может, вы станете смеяться, если я буду говорить откровенно и попрошу вас смотреть на меня как на живое доказательство того, что любовь с первого взгляда существует не в одних книгах. Но не останавливаясь на этом предмете, я считаю долгом сказать вам прямо и откровенно, что красота мисс Шервин произвела на меня такое впечатление, что я тотчас посчитал за счастье познакомиться с ней, и по этому случаю я узнал о месте ее жительства, следуя за ней до самого этого дома.
— По совести, сэр.., позвольте мне сказать.., клянусь душой, вот уж это чересчур…
— Прошу вас, мистер Шервин, выслушайте меня до конца, я уверен, что, выслушав меня до конца, вы не станете осуждать мои поступки.
Он пробормотал что-то непонятное; цвет его лица стал еще желчнее; из рук его выпала моя карточка, превращенная в кусочки; быстро засунув руку в волосы, он взъерошил их почти щеткой, торчащей над его лбом, и в то же время его страшно подергивало; смотрел он на меня с мрачным и гадким выражением. Я понял, что с ним бесполезно было бы поступать как с человеком благовоспитанным. Очевидно, что вежливость и деликатность моих выражений и обращения ни к чему не привели, а только дали ему повод делать самые грубые и гнусные предположения. Я переменил план и прямо приступил к делу, «к нашему делу», как бы он сказал.
— Мне следовало бы проще объясниться, мистер Шервин, может быть, с самого начала надо было сказать, что я приехал затем, чтобы.., чтобы…
Я хотел было сказать: чтобы просить руки вашей дочери, но как ни поглощала меня любовь до забвения всего, однако в эту минуту мысль об отце мелькнула в моей голове, и слова застыли на моих губах.
— Так зачем же, сэр?
Это было сказано таким грубым и даже нахальным тоном, что во мне тотчас совершилась перемена. Я вполне пришел в себя.
— Чтобы просить у вас позволения засвидетельствовать мое глубочайшее уважение вашей дочери, — и потом прибавил для большей ясности, — и чтобы просить у вас ее руки.
Слова сорвались с языка, сердце у меня сильно билось, я чувствовал, что побледнел. Когда бы от меня даже зависело вернуть эти слова, и тогда, кажется, у меня не хватило бы на то силы воли. Однако я невольно дрожал, делая первый шаг — шаг решительный в этой азартной игре — и высказывая в точных выражениях желание, втайне ласкаемое мной в прекрасных мечтах, которые теперь переставали быть тайными мечтами.
