Глаза Ромейна засверкали.
— Совершенно верно! — воскликнул он. — Я вполне ясно помню слова доктора: «Если мой взгляд верен, меня не удивит, когда мне сообщат, что выздоровление, которого мы все так желаем, началось при обстоятельствах самых незначительных: под влиянием чьего-нибудь голоса или чьего-нибудь взгляда». Мнение доктора вспомнилось мне только тогда, когда я уже написал свою глупую извинительную записку. Я не стану рассказывать вам последовавших за этим воспоминаний, чтобы скорее дойти до результата. В первый раз во мне блеснула надежда — слабая надежда, что нашлось одно из влияний, о которых говорил доктор, способное заставить замолчать голос, преследующий меня, это влияние — взгляд.
Если бы Ромейн сказал это леди Лоринг, а не ее мужу, она тотчас бы поняла его. Лорд Лоринг же ждал дальнейшего объяснения.
— Я еще вчера говорил вам, — продолжал Ромейн, — что все утро опасался услышать голос и пришел посмотреть на картины, надеясь немного развлечься. Все время, пока я был в галерее, я не боялся и не слыхал голоса. Но, по возвращении в гостиницу, он снова начал мучить меня, и я с горестью должен признаться, что мистер Пенроз видел мои страдания. Вы и я, мы оба приписывали перерыв перемене обстановки. Теперь я думаю, что мы оба ошибались. В чем состояла перемена? В вас и леди Лоринг я видел двух своих самых старинных друзей. Посещение вашей галереи только возобновило во мне впечатление сотен других подобных посещений. Чьему же влиянию я в самом деле обязан облегчением? Не старайтесь отделаться от моего вопроса, отвечая на него насмешкой над моей болезненной фантазией. Болезненная фантазия превращается в действительность для человека, подобного мне. Припомните слова доктора и вспомните новое лицо, которое я видел в вашем доме! Вспомните взгляд, впервые нашедший дорогу к моему сердцу!
Лорд Лоринг еще раз взглянул на часы над камином. Стрелки указывали час обеда.
— Мисс Эйрикорт? — шепотом спросил он.
— Да, мисс Эйрикорт.
Слуга отворил дверь в библиотеку, и Стелла сама вошла в комнату.
Лорд Лоринг отправился одеваться.
— Я вернусь через десять минут, — сказал он, оставляя Ромейна и Стеллу наедине.
Она была одета, как всегда, просто. Белые кружева служили единственным украшением ее серебристо-серого платья. Ее великолепные волосы были уложены в полной красе, без всяких украшений. Даже золотая брошка, придерживаюшая ее кружевную пелеринку, была чрезвычайно проста. Сознание, что она предстает во всей своей красоте перед глазами мужчины со вкусом, вызвало в ней снова некоторую натянутость, которую Ромейн заметил в ту же минуту, как она подала ему руку. Они были одни, и она в первый раз видела его во фраке.
