«Ты чего не спишь?»
«А ты?» — спросила Вера.
«И все шебуршится, все шебуршится… — проворчала старуха. — Я уж думала, воры залезли».
«И я думала», — отозвалась Вера.
«Э-эх, мать моя, — усевшись, сказала бабуся, довольная, что все обошлось и есть с кем поговорить. — Уж это, мать моя… — зевала она, — женчине никак не положено. Мужик пьет, на то он и мужик. А тебе над собой надо контроль держать».
«Зачем?» — спросила Вера задумчиво и допила рюмку.
«Уважать не будет, вот зачем».
«Он и так меня не уважает».
«Значит, заслужила».
Помолчали.
«Чего свет не зажигаешь?» «И так светло».
Опять помолчали, потом старуха спросила: «Что, и он тут с тобой подкреплялся?» «Выпей винца», — сказала Вера. «Еще чего… Ишь, моду какую взяли».
«Тетя Паша, может, мне от него уйти? Чем резину тянуть… И тебе будет спокойнее».
«Мое какое дело, вы молодые, сами разбирайтесь. Вам жить». «Да не живет он со мною…» «Эва. А с кем же?» Вера пожала плечами.
«Больно уж ты много хочешь, — сказала бабуся наставительно. — У мужчины все зависит от настроения. Так уж природой положено».
«У него никогда нет настроения».
«Значит, мать моя, заслужила!»
«Я и к врачу ходила. Врач говорит, у алкоголиков это бывает».
«Еще чего наговоришь, — рассердилась бабуся, — какой он алкоголик! Может, он нарочно пьет, чтобы от тебя отвязаться».
«Ты меня не поняла».
«Чего ж тут не понимать».
«Я не о том… Я не сладострастная».
«Чего ж тогда жалуешься?»
«Я бы все простила. Для меня главное любовь».
«Насильно… у-а-ах, — бабуся сладко зевнула, — мил не будешь… — Немного погодя она спросила: — Ну, и чего же он тебе говорит?»
«Ничего не говорит. Я к ворожее ходила».
«Во, во. Ходи побольше. Они тебе наговорят…» «Она не шарлатанка, — сказала Вера. — Она в нашем доме живет».
«Господи-сусе! Ты уж не проговорилась ли?» «О чем?»
Старуха взглянула на дверь и провещала утробным шепотом: «Надежда-то со стариком. А?»
«Тетя Паша. Ну что ты волнуешься, себе и другим покою не даешь. Ну, поживут и уедут».
«Куды ж им ехать? Уж они приехали…»
«Может, я все сама себе придумала? Может, на самом деле ничего и нет?» — проговорила Вера.
«Чего? — отозвалась бабуся. — Вот и я так думаю. А они все живут, ни туды и ни сюды…»
Вера молча покосилась на нее, начала убирать со стола и что-то задела рукавом, — звон разбившегося стекла, как гром, потряс кухню. В ужасе обе женщины уставились на тускло мерцающий стеклянный стебель рюмки, это было все, что осталось от девочки. Вера пробормотала: «Это к счастью…» Ночь струилась из окна. Медленно падала вода из крана. Они сидели, боясь шелохнуться, и чем отчетливей проступали из мутной мглы очертания вещей, тем сильней было ощущение невидимого шелестящего присутствия, мертвой жизни, обнимавшей бодрствующих и спящих.
