«Врешь, ты был в больнице».
«Я этого не отрицаю. Хотя и не подтверждаю».
«У-у, гад, — пробормотала она. — Как дам…»
«Пожалуйста, не пугай меня, — сказал дед, — тем более, что я не боюсь… Ты что, там была?» — спросил он подозрительно.
«Вот еще, буду я за тобой бегать».
«Сейчас будет чай. Ты ведь хочешь чаю?.. Как мама поживает, что У нее нового?»
Девочка расхаживала по комнате, помахивая полами пальто.
«Ты бы могла уделять ей больше внимания. Перестань свистеть… Ты должна уделять ей больше внимания, потому что у тебя больше никого нет».
«Только поэтому? — сказала она презрительно. — А ты?»
Скрестив ноги, она стояла посреди комнаты с единственным, никогда не открывавшимся окошком под потолком.
«О-хо-хо, — вздохнул дед, — неважная собственность!» Выбравшись из кресла, он зашаркал в угол, где на побеленном приступке стояли кастрюли и керосинка; когда-то это была плита. Девочка смотрела ему в спину, на разошедшуюся по шву жилетку, высоко подтянутые мешкообразные штаны и ермолку ученого, из-под которой вились его кудри.
«Дед, у меня к тебе дело…»
«Прекрасно, что ты пришла. Вот мы и поговорим…» «Да не хочу я твоего чая».
Ей было ясно, что он хочет увильнуть от серьезного разговора. Он продолжал:
«Как тебе хорошо должно быть известно, я не могу встречаться с твоей матерью, и ей это тоже известно. Конечно, она могла бы поинтересоваться, жив ли я… Но мы должны вести себя, словно мы чужие люди, и это привело к тому, что мы в самом деле стали чужими людьми».
«Чего ж ты тогда спрашиваешь?» — буркнула она.
«Я спрашиваю, потому что мне это небезразлично и потому что это твоя мать. Но я не хотел бы дальше вести разговор на эту тему».
«Это почему?» — спросила девочка и поперхнулась горячим чаем. Он потянулся к ее чашке и налил ей в блюдечко.
«По причине твоего возраста, — объяснил он, — вот когда вырастешь, поймешь, почему я не могу обсуждать с тобой эти вопросы».
«Он враг народа. Сволочь».
«Будем считать, что так. Будем пить чай, будем сквернословить, будем вести себя как нам вздумается…» «Дед. Я намерена с тобой поговорить».
«Поговорить, пожалуйста… Со мной можно говорить о чем угодно. Потому что меня все равно что нет, меня не существует, чему я, кстати сказать, весьма рад! Хотя в то же время я еще здесь. А вот он… — сказал он, закрывая глаза, — вот его в самом деле больше нет, но для людей, я хочу сказать — для злых людей, он существует. Он существует для того, чтобы люди могли причинить зло тебе и твоей матери».
