«Документы… Пачпорт сам знаешь какой».
«Какой-никакой, у других и такого нет… Ничего себе штучка. Антиквариат! — Он вертел в руках палку. — Ну-ка, батя, пройдись». «Повесь, где висела, не игрушка…»
«Что же мне с вами делать. Может, не заходить к вам вовсе? Вы тут сами по себе, я сам по себе».
«Сынок, — сказала мать. — Уж ты потерпи. Нам бы только отсидеться маленько. А там, может, и домой проберемся. Говорят, теперь можно».
«Да мне что, — возразил Бахтарев, — живите сколько хотите. Только, маманя, что я хочу сказать. Про деревню свою забудьте. Не было никакой деревни, ясно? Вы приехали ко мне в гости. Из Свердловска».
Снова наступила тишина, и стала внятной тайная жизнь вещей, треск обоев, шорох огня, бег ходиков на стене. Старик сидел не двигаясь, жена разглаживала юбку на коленях.
«Радио провести вам, что ли…»
«Ох. Лучше бы не надо».
Старик перевел глаза на Толю, губы его зашевелились, как если бы гипсовая статуя собиралась с мыслями. «Ты! — сказал он. — Ты не балуй!» «И верно, сынок. Упаси Бог, заметят». «Да кто заметит-то?»
«Говорят, теперь через радио все подслушивают». «Кто говорит?»
«Люди сказывали… Нас поумнее».
«Та-ак. Тут, я вижу, без поллитра не разберешься».
«Чего?»
«Да, говорю, без поллитра не разберешься». «Вот. Оно самое», — сказал старик.
«А это, между прочим, мысль», — сказал Бахтарев, встал и выглянул из шкафа в коридорчик. Здесь было теплей, чем в каморке родителей. Он окликнул бабусю. Немного спустя беззубый голос спросил: «Чего тебе?»
«Ты спишь?»
Бессмысленный вопрос: она никогда не спала — хотя, строго говоря, и не бодрствовала. Выбравшись из своего убежища, она прошаркала мимо Толи по коридору и вернулась, неся стакан и графинчик.
«Меньше не могла? — сказал иронически Анатолий Самсонович. — Еще два стакана неси». «Да куды им?» «Неси, говорю…»
«Ужли пить будут?» — спросила она, возвращаясь.
«Присоединяйся. Веселей будет».
«О-ох. Боюсь я этих мертвецов».
«Какие они мертвецы, ты что, рехнулась?»
«Обыкновенные. И мы там будем».
«Там, — сказал он наставительно. — А здесь другое дело. Ты капли принимаешь?»
«Принимаю… Да что толку?» «Вот и я вижу».
«Принимай — не принимай, а кого Бог прибрал, того уж не вернешь!» — сказала бабуся.
«Ладно, — сказал Бахтарев. Ему не хотелось возвращаться к спору, в котором обе стороны по-своему были правы. — Ты не беспокойся: живут и пусть живут. Никто не узнает».
«Да хоть бы и узнали, — сказала она презрительно, — чего с покойников-то возьмешь?.. Точно тебе говорю, — зашептала она, — померли оба, и не сомневайся… Сам посчитай. Сколько тебе было, когда ты ушел, семнадцать? На другую весну мать твоя как раз и померла».
