Вечерний раскоп тих, как обычно. У вагончика, где раньше сидел сторож, теперь дежурит молодой парень в форме какой-то охранной фирмы. Вчера его еще не было. Парень спрашивает у меня фамилию и приветливо кивает: проходите, мол, все в порядке. Я интересуюсь, есть ли кто-нибудь на раскопе. Задаю вопрос просто так, зная ответ, хочу еще раз убедиться, что его голос не похож ни на голос незнакомца с раскопа, ни на голос звонившего мне сегодня. Да, я понимаю, что это ненормально, что это похоже на сумасшествие, на паранойю, но… Слава богу, голос совсем другой.
Я подхожу к нашему сараю: лотки, как всегда, аккуратно поставлены Катенькой у входа, тетради стопочкой лежат на столе. Совсем немного лотков сегодня. Это и понятно – пошли уже предматериковые отложения, а там находок обычно немного, может, еще в ямах будет чуть больше, но и самих ям может быть мало. Так что работы немного, и я справляюсь довольно быстро. Закончив, я тоже складываю все аккуратно и какое-то время просто сижу на нашей большой скамейке, подперев голову рукой. Сижу и смотрю в окно без рам. Я не устала. Я просто оттягиваю момент, когда пойду к камню. Я пойду к нему обязательно, только я боюсь. Боюсь, что камень все еще холодный, что он не начал оттаивать, что он еще не ожил. Поэтому и сижу тут. Ладно, сколько ни сиди, идти все равно надо. Я встаю, но направляюсь почему-то не к выходу, а в соседнюю комнату. Зачем? Да не знаю, просто посмотреть, нет ли там Стаса. Это я осознаю уже потом, я понимаю, что пошла туда именно за этим, только тогда, когда увидела его озорную улыбку, его блестящие глаза, почувствовала его руки, обнявшие меня нежно и властно, и услышала его «наконец-то». Больше не было произнесено ни слова. Мы целовались, как школьники, – жадно, страстно и бестолково, не замечая времени, не задумываясь ни о чем. Только когда Стас прошептал «поехали ко мне», я наконец пришла в себя.
– Нет.
Дыхание сбивается, слезы застилают глаза, но я все равно качаю головой, обнимая Стаса за шею: «Нет». Он не спрашивает «почему?», он сильнее прижимается ко мне всем телом, его поцелуи становятся более страстными, руки – более требовательными, объятия – более смелыми… Я чувствую, что снова теряю голову, еще мгновение – и я соглашусь ехать с ним куда угодно, а может, даже и… и… и не придется никуда ехать, а все произойдет здесь, в этой полевой камералке, потому что ничего сейчас уже не будет иметь значения…
Меня остановил страх. Тот самый страх, который маленькой черной точкой живет в голове, наверное, каждой женщины: он называется «а что потом?». У кого-то эта точка совсем маленькая, и она не останавливает женщину, совершающую опрометчивые поступки, у кого-то эта точка расплывчатая и нечеткая, она не формулируется достаточно ясно, и женщина никогда не осознает своего страха. У всех она разная. У меня она большая, четкая, резко ограничивающая мои желания и контролирующая мои поступки. Этот страх, что потом я буду ждать, а он не придет, я позвоню, а он ответит, что занят, и скажет, что перезвоню, мол, и, конечно, не перезвонит, что эти отношения ни к чему не приведут, а стыдно мне будет и перед мужем, и перед собой… Обо всем этом я даже не думаю сейчас – я это просто знаю и поэтому резко вырываюсь из рук Сатса и, даже не взглянув на него, ухожу. Быстро хватаю свою сумку, куртку и выскакиваю на улицу. Не обернувшись, я почти бегу вдоль стройки к реке, перепрыгивая через ступеньки широкой лестницы, спускаюсь к камню и с ходу прижимаюсь к нему. Прохлада каменной поверхности нужна мне сейчас, как никогда: остудить горячую голову, руки и тело, пылающие, как в огне, от страстных, умелых, ласковых объятий Стаса. Я стою, обняв прохладный камень, и чувствую, как уходит постепенно мой жар, выливаясь горячими слезами, капающими прямо на камень. Остывают кончики пальцев, и щека, прижавшаяся к камню, перестает гореть лихорадочным огнем. Успокаивается бешено бьющееся сердце, и появляются первые спокойные мысли. Все хорошо, все правильно. Я прихожу в себя. И чувствую, что камень под моей рукой совсем не такой ледяной, как был вчера. Он еще холодный, но слабое, едва уловимое тепло где-то уже проступает. И я улыбаюсь. Сквозь слезы.
