Или еще: я могу раз в месяц отзвонить старому другу, которого угораздило получить квартиру в Бирюлеве или Ивановском, — и прямо как повидались. А Митька или Данила проболтают с приятелем битый час по телефону, а потом скажут: «Давай выходи! Я сейчас оденусь и эти марки возьму с собой». Хватит, мол, поиграли — подавай ему теперь настоящее общение.
И поэтому они не стали звонить по «02».
Ни по автомату, ни из дома.
Не стали оттого, что человеку, с которым бы их соединили по телефону, не видно глаз собеседника. Данила четко объяснил: они — мальчишки, речь — о собаке, по телефону — либо не поверят, либо скажут, что есть дела поважней, и не станут слушать про чемпиона и про деда. Либо, наконец, предложат, чтобы позвонили не они, а взрослые. А вот если бы им досталось говорить глаза в глаза с живым инспектором с Петровки, ему можно доказать и как все важно, и как все срочно — чтобы не было беды, если послезавтра приедет дед Серега, а Варяга до его возвращения еще не найдут. Глаза в глаза и услышат, и поймут.
Мысль, что пес может кануть в Москве, как иголка в сене, не допускалась. Полнейшая уверенность, что для каждой иголки есть свой магнит. Все логично. Теперь — что делать? Ехать на Петровку?
Во-первых, нет обязательного родительского разрешения на такое дальнее путешествие. Во-вторых, денег всего четырнадцать копеек.
И вот уже Эдик у них совсем отважился идти на голгофу к маме и просить у нее хотя бы сорок копеек, чтоб вместе с теми как раз хватило бы на билеты до Петровки — на автобусные и на троллейбусные: ведь пересадка же! И тут Даньке вновь пришла счастливая догадка:
— Ольгин отец! Он же из МУРа!
Они понять не могли, как не вспомнили раньше Скородумова-папу! К тому же Ольга обронила, что он у нее «на руках» — значит, дома.
Поскольку Митька еще не пал столь низко, чтобы записывать или запоминать телефоны одноклассниц-пятиклассниц, отправиться в кооперативную башню пришлось без звонка. Лифтерша, сидевшая у подъезда на лавочке, назвала этаж и номер квартиры Скородумовых и подтвердила, что хозяин — дома. Но когда электроколокольчик отзвонил по Митькиной привычке дважды и даже его эхо замерло, то в ответ ему за дверью Скородумовых не послышалось ни звука.
Тогда позвонил Данька — и тоже дважды. И снова — никакого шевеления. И лишь когда к звонку потянулся, уже только на всякий случай, Эдик Соломатин, где-то в квартире, в самом дальнем ее месте, раздались странные звуки — словно бы кто-то сначала ронял на пол нечто очень тяжелое, а потом еще сильно ударял сверху ладонью: грох-шлеп, грох-шлеп. Но через десяток секунд стало ясно, что это все-таки шаги, правда такие, будто у шагающего не две ноги, а три.
