Когда он вступил на мост, перекинутый через темные, неподвижные воды крепостного рва и ведущий к входу в башню, он увидел перед дверью крытую деревенскую повозку. Комендант стоял рядом с кучером, которому, очевидно, давал какие-то указания. Заметив герцога, он поспешил ему навстречу.
– Герцог! Слава Богу, что вы вовремя подоспели с королевской грамотой! – воскликнул он. – Я как раз отпускаю Марию Дюран, последнюю из наших узниц. Я держал ее до этой минуты для порядка – то есть что бы получилось, что я все же действовал согласно воле короля.
Герцог поприветствовал коменданта, ничего не сказав об ожидаемой им королевской грамоте, и выразил желание увидеть Марию Дюран. Они подошли к повозке, комендант подал знак кучеру, чтобы тот откинул верх.
– Я велел поднять верх, потому что она уже не может видеть солнце, – пояснил он. – Все, кого мы отпустили, были почти слепы после стольких лет, проведенных в полутьме.
Мария Дюран полулежала в повозке, которой попытались придать некоторое удобство с помощью нескольких охапок соломы. Глаза ее были закрыты, лицо выражало изнеможение и безучастность ко всему происходящему, как будто силы ее вдруг иссякли перед самым концом испытания, оказавшегося ей не по плечу.
– Мария Дюран, – обратился к ней комендант. – Здесь герцог Бово. Вы помните, он тогда пришел не как ваш собрат по несчастью, а как ваш освободитель.
Она не отвечала. Теперь, когда нескончаемые муки были позади, на нее, очевидно, страшной тяжестью навалился весь ужас сознания ее растоптанной жизни. Она почти сердито отвернулась.
– Она уже знает, что вы католик, – сказал комендант извиняющимся тоном.
Герцог хотел возразить: «Но я вовсе не католик, я – вольнодумец!» Однако он не успел произнести этих слов: его вдруг озарило изнутри ослепительным светом – внезапно родившейся верой в существование Бога.
– Мария Дюран, – молвил он, не скрывая своего потрясения, – я действительно христианин-католик и, как католик, виновен в вашей судьбе. Можете ли вы, несмотря на это, дать мне вашу руку?
Она молчала, видимо совершенно разбитая и раздавленная. Вдруг герцог заметил, что слепые глаза ее открылись, рука ощупью нашла его голову.
– Да благословит вас Господь, герцог, – просто сказала она.
И повозка тронулась с места. Когда она скрылась из виду, герцог повернулся к юному коменданту и медленно, тяжело произнес:
– А теперь, друг мой, ведите меня пленником в свою башню.
Тот смотрел на него, ничего не понимая.
