Санчо говорил, не умолкая, стараясь держаться поближе к двери. Чтобы сразу, как только сеньор Алонсо задумает высказать все, что о продажном оруженосце думает – чтобы сразу наружу, верхом на Серого и вскачь со двора.
Санчо не раз и не два собирался улизнуть вместе с Серым. И только стыд пока удерживал его – сбежать сейчас означало окончательно втоптать в грязь честь славной семьи Панса.
– Что ты под дверью топчешься? – спросил наконец сеньор Алонсо. – Иди сюда… Сядь.
Санчо занервничал:
– У нас в селе еще так говорят – вы бы сели, чтобы полы не висели… Я тут постою, ладно?
Алонсо посмотрел ему в глаза.
Взгляд был тяжелый, но нестрашный. Того презрения, которого так опасался Санчо, того отвращения, которого он, конечно же, был сейчас достоин, в глазах хозяина не наблюдалось.
Подошел. Нащупал седалищем самый край лавки:
– Сеньор Алонсо…
– Ты поедешь со мной, Санчо?
Он разинул рот:
– Так это, сеньор Алонсо… Разве вы еще поедете куда-то?
Сдвинувшиеся брови хозяина заставили Санчо шлепнуть себя по губам:
– Нет, то есть я… Я не то имел в виду! Может, вы поедете… два дня же осталось, много дел… в лавку, или к кузнецу, так я о том спрашиваю. И говорю: а разве вы поедете? То есть поедете в лавку, или к кузнецу, или…
Усилием воли он заставил себя заткнуться.
– Ты поедешь со мной, Санчо? – повторил Алонсо.
Санчо понял, что запутался. Что попал впросак, не надо было лезть хозяину на глаза, надо было спрятаться, как умная Фелиса…
Алонсо встал – Санчо поднялся тоже и попятился к двери; Алонсо рванул на себя стол, Санчо в какой-то момент показалось, что сейчас его строгий хозяин, подобно пьяному великану в корчме, начнет швыряться мебелью…
На обратной стороне столешницы тоже был портрет. Нос этого идальго казался огромной каплей, готовой скатиться с лица, но почему-то в последний момент задержавшейся. Прищуренные глаза смотрели холодно и отстраненно.
– Это Кихано-Отступник, – сказал Алонсо. – Федерико Кихано… Он тоже мой предок, поэтому я держу его портрет в гостиной. Он тоже отправился в путешествие… но не ради помощи обездоленным! Он предал и продал все, что можно. Он стыдился своей Дульсинеи и в конце концов отрекся от нее. Он без мыла лез во дворец, заводил дружбу с герцогами и маркизами, лез из кожи вон, чтобы на него обратили внимание… Его оруженосец был ему под стать – пьяница, обжора и предатель.
Санчо вздрогнул и отступил еще дальше.
– Я не называл предателем тебя, – медленно сказал Алонсо. – Я хочу объяснить тебе… Санчо. До выезда осталось два дня. Я не боюсь больше ничего на свете; помешательство пощадило меня, а значит, в мире не осталось силы, способной меня удержать.
