Он потерял способность говорить – горло отказывалось издавать звуки. Князь ощерился:
– Что – просто? Что – ты просто? Ты получил, что хотел? Ты для этого жил все шестнадцать лет?
– Я не знал… – просипел Станко, скорчившись.
– Чего не знал? – рявкнул князь.
Стало тихо. Потрескивали факелы. Рукоятка вонзившегося в картину меча качнулась последний раз – и замерла.
– Успокойся, – сказал князь мягко. – Может быть, у тебя болит плечо? Тебе сильно повредили руку?
– Н-нет…
– Так в чем же дело?
– Я… Только хочу знать… Я подумал… А потом мне показалось… Я для вас ничего не значу?
Молчание.
– Какой ты ребенок, – вздохнул князь устало. – Какой ты ребенок, будто не шестнадцать лет, а шесть… Тебе бы хотелось что-то значить для меня, да?
Станко всхлипнул.
– Если я убью тебя, – сказал князь глухо, – я не смогу дальше жить. Ты доволен?
У Станко закружилась голова, вдруг вспыхнули уши, щеки, налилась жаром шея, бешено заколотилось сердце. Он закрыл глаза, и ему не хотелось их открывать.
За дверью зала звякнули мечи – сменялся караул.
Станко протяжно вздохнул:
– Так зачем же нам…
– Это правило игры. Я буду с тобой честен до конца. Ты ведь сам…
– Нет. Нет. Пожалуйста. Не надо.
Мелодия забытой колыбельной. Лицо матери кажется восковым, ровно горит одинокая свечка… Никогда и ни в чем я не посмею осудить тебя, прости… Но за что мне этот мучительный выбор?!
«На по-ост…» – перекликались стражники на стене.
Князь покачал головой, провел по полу острием меча – сталь не то звякнула, не то скрежетнула.
– Успокойся. Подумай… Тебе, в конце концов, решать. Как решишь, так и будет… И вытри слезы. Нехорошо.
Неуверенно, как слепой, Станко снова побрел вдоль стены. Оружие, щиты… Стрелы… Снова тяжелая рама, и снова гора трупов, и дикая радость победителей на вершине этой горы… Такая безумная радость, а завтра их враги спляшут на такой же груде, и трупом будут свалены сегодняшние победители, и так без конца, без конца…
Станко опустил голову и побрел дальше.
На картине рядом изображена была страшная смерть самозванца, который посмел коснуться княжьего венца. Самозванец умирал в судорогах, венец лежал на полу рядом с его рукой…
Станко овладела внезапная простая мысль – странно, что он не додумался до этого раньше. Сначала робко, а потом все увереннее он направился к подставке с подушечкой.
– Станко, – сказал князь за его спиной.
Он остановился. Венец покрыт был пылью – тонкий, но даже на вид тяжелый, вдавившийся в свою подушечку, враждебно ощетинивший четыре острых зуба…
