Торвард усмехнулся и покрутил головой. Ничего себе, немного сменить! Мать намекала на Квиттинг, а туда он хотел сейчас меньше всего. И никакой добычей его нельзя было туда заманить.
– Туда поплывет твой отец. Неужели ты не хочешь быть рядом с ним?
– Я дал клятву. Я не враг Вигмару Лисице. Он принимал меня в доме как друга.
– Квитты и слэтты никогда не будут нашими друзьями. Пока боги не сотворят во Фьялленланде собственные железные копи, нам придется с ними воевать.
Торвард смотрел под ноги и, как ребенок, поддавал носками башмаков мелкие камешки, которые прыгали вниз по тропе. Все это он знал, но решение принято, а упрямством сын Хёрдис мог поспорить и с матерью.
Кюна фьяллей с неудовольствием хмурила свои черные брови, но молчала. Сын был вторым, кроме мужа, существом на свете, с которым она не всегда могла справиться. И он был первым и единственным созданием, которое она любила. Любовь эта выражалась в том, что Торварду ярлу удавалось, невольно и для себя самого неведомо, поколебать самое сильное качество его матери – ее упрямую самоуверенность. В жизни ей много приходилось спорить с разными людьми и не-людьми, но только Торварду удавалось заронить в ней сомнение в своей правоте.
Она хотела, чтобы он отправился на Квиттинг, потому что родство с древними силами гор, о котором он сам, как думала Хёрдис, ничего не знал, обеспечило бы ему помощь, на которую не мог рассчитывать его отец. Но он этого не хотел. И кюна Хёрдис не могла с ним спорить. Она была рослой женщиной, но сын был выше ее на целую голову; она с досадой и гордостью оглядывала его мощную фигуру, широкие плечи, сильные руки, смуглое лицо с заметным шрамом на правой щеке, карие глаза и черные брови, так схожие с ее собственными, и сын казался ей очень красивым. Что бы она там ни говорила в гриднице – она бы своими руками передушила всех тех троллей, что попытались бы подменить ее второе, человеческое, любимое дитя. Ненависть к дочери великана Дагейде, которую Хёрдис не хотела признавать своей, но которая навек приковала ее к Медному лесу, сделала втрое сильнее ее любовь к сыну, который стал живым воплощением ее победы над злой судьбой, ее гордостью и счастьем. Сын конунга – ее сын!
Не может быть, чтобы он был неправ. Ведь он свободен от власти тех темных сил, от которых ей уже не избавиться. Хёрдис любила сына за то, что он был лучше нее, и за ним, во всем свете единственным, она втайне это признавала.
