Мне показалось или же она в самом деле перешла на «ты»?
Мы приблизились к темному контуру ворот. Я опять включил фонарик. Одна створка была помята, словно на ней испытывали прочность своих лбов бараны. Луч света обежал створку по периметру и вдруг куда-то провалился.
– Там есть проем, – сказал я.
– Не ходи, – прошептала Ольга Андреевна и обхватила мою руку, словно альпинист страховочную веревку.
– Почему?
– Я боюсь…
– Тогда возвращайся к машине.
– Нет, там еще хуже… Пойдем домой. А сюда приедем завтра утром. Я замерзла. Я хочу под горячий душ…
Это был запрещенный прием. Я скрипнул зубами и упрямо пошел к воротам. Химице ничего не оставалось, как последовать за мной. Мы остановились у гнутой створки. Я посветил в проем. Луч света выхватил из темноты небольшой двор, заставленный по окружности бочками, и стоящее углом здание с выбитыми в окнах стеклами.
– Мы здесь не пролезем, – сделала излишне пессимистический вывод Ольга Андреевна. Я не стал говорить ей, что здесь запросто пролезет беременная самка бегемота, и нырнул в проем.
Во дворе химического института было так же уютно и спокойно, как в самом глухом углу городского кладбища в полночь. Я стоял посреди двора и светил по сторонам. Луч перебегал с бочек на какие-то ржавые конструкции, оттуда на мрачные черные окна корпуса, спускался по кирпичной стене к висящей на одной петле двери и терялся где-то в глубине территории.
Шурша плащом, Ольга Андреевна пролезла через проем. Я понимал, что она не испытывала большого восторга от этой ночной прогулки, но я был упрям и делал то, что считал нужным. Когда химица снова повисла на моей руке, я почувствовал, что она дрожит. Бедняжка! Она страдала, и неизвестно, ради чего! Я нащупал в темноте ее пальцы. Они были ледяные.
– Когда же ты угомонишься? – прошептала она.
Я не стал отвечать. Ольга Андреевна думала о своем и потому не могла меня понять. Я же доверял своей интуиции, которая внятно говорила мне, что Белоносов, приехавший вчера вечером на такси и сошедший около водонапорной башни, прячется где-то здесь.
– Постарайся идти тихо, – шепнул я учительнице и повел ее к корпусу, дверь которого висела на одной петле.
Мы приблизились к крыльцу. Я заметил, что свет фонарика становится все более слабым – старые батарейки стремительно садились. Чтобы не остаться вообще без света, пришлось выключить фонарик и некоторое время стоять в полной темноте в ожидании, когда глаза привыкнут и станут хоть что-то распознавать.
