– Я от бабушки ушел, я от дедушки ушел! – гнусаво распевал знаменитую песенку Колобка свежеиспеченный господин Павлюкин. Он даже не подозревал, что все имамовские доллары не более чем искусно выполненные фальшивки и стоят немногим больше той бумаги, из которой изготовлены!..[37]
В тот самый час, когда господин Тарасов приводил в исполнение свой дьявольский план, Геннадий Филимонов со свирепой отвагой древнего викинга отбивался в одиночку от пятерых здоровенных чеченцев. Шестой распластался на земле с разнесенным вдребезги черепом. Неподалеку в траве валялся «макаров» Филимонова, из которого тот, угодив в засаду, сумел выстрелить всего один раз. Чеченцы, получившие от Имамова строжайший наказ взять Геннадия живым, огнестрельного оружия не применяли. Огромный бритоголовый детина по имени Муса ухитрился ловким ударом резиновой дубинки по кисти выбить оружие из руки не в меру прыткого русского, успевшего-таки (невзирая на внезапность нападения) уложить наповал Джабраила... Схватка длилась уже несколько минут, однако пятикратное численное превосходство пока не приносило «джигитам» желаемого результата...
Проклятый неверный, похоже, не собирался ни терять сознания, ни тем более сдаваться. Окруженный со всех сторон, порядком избитый, он тем не менее продолжал уверенно защищаться и наносить ответные удары. На окровавленном лице светились холодной яростью льдистые серые глаза.
– И-и-и!! – пронзительно заверещал Муса, хватаясь за разбитую носком ботинка мошонку.
– К-р-рак! – затрещала сломанная в коленном суставе нога Лечо.
– У-ы-а-а-а!! – рухнув в грязь, утробно завыл покалеченный чеченец.
«Шайтан!!! – мысленно выругался главный из нападавших Магомед Хултыгов. – Придется стрелять по конечностям. Такого голыми руками не возьмешь!..»
* * *
С понедельника семнадцатого апреля Геннадия ни на минуту не покидало растущее как на дрожжах чувство тревоги. По ночам его мучили сумбурные, плохо запоминающиеся кошмары (наутро в памяти оставались лишь бессвязные обрывки увиденного: уродливые черные рожи... грязные когтистые лапы... лужи крови... куски разлагающейся плоти). Днем сердце щемила смертная тоска. Филимонов нутром чуял неумолимо надвигающуюся опасность, но, к сожалению, не мог понять, откуда именно она исходит. К утру пятницы двадцать первого апреля напряжение достигло апогея, и Геннадий, не слушая возражений жены, силком спровадил ее вместе с сыном к теще, в подмосковный город Дмитров. После их отъезда на душе заметно полегчало, а тоска уступила место звериной настороженности и готовности к жесткой схватке с неведомым врагом...
