– Апа-па-пап! Апа-па-пап, – брызгая слюной, залопотал он.
– Ну, так кто смеется последним? – с сарказмом осведомился я, снова прицелившись в Моисеева.
Поняв, что терять больше нечего, карлик попытался ухватить «наган», однако я опередил его, аккуратно прострелив правое плечо. Анатолий Борисович вместе со стулом опрокинулся навзничь и завизжал недорезанным боровом.
– Других любит помучить, а сам боль терпеть не умеет, – укоризненно произнес Кирилл.
Кудрявцев, крепко прижимавший к груди вновь обретенного сына, на происходящее не отреагировал. Поднявшись на трибуну, я приблизился к продолжавшему визжать Аристократу, присел на корточки, прижал дуло «глока» к левому глазу Моисеева и ласково сказал:
– Закрой хайло, свинья. Пристрелю.
Перекосившись в болезненной гримасе, Анатолий Борисович заткнулся.
– Молодец, – похвалил я. – А теперь скажи – где девочка?
– В башне. С Лией и Петром, – простонал карлик.
– Она жива?
– Да. Ее морально готовят к обряду, намеченному на сегодняшнюю полночь.
– А мальчик почему не с ней? – спросил подошедший Кирилл.
– М-мальчика с-собирались... в с-следующую... с-среду. – Язык Моисеева заплетался, как у вдребезги пьяного, мокрое лицо тряслось.
– В чем заключается подготовка? – Я надавил дулом чуть сильнее.
– Ст-т-трах, – выдавил Анатолий Борисович.
– Конкретнее, пидор, – потребовал Кирилл.
– Ритуальная кровь должна... и-ик... браться у смертельно испуганной... и-ик... жертвы. – Тело Аристократа сотрясалось в судорожной икоте. – Тогда она... и-ик... возбуждает в потребителе прямо противоположные чувства... и-ик... смелости и силы... и-ик... Человек, пьющий такую кровь, приобретает... и-ик... властную уверенность в себе[44]. – Послышался громкий треск. В воздухе завоняло испражнениями.
– Обосрался, гад, – зажав нос и отойдя подальше, с отвращением сказал я. – Не помогли тебе бесовские ритуалы.
– Проваливай-ка ты, говнюк, в преисподнюю, – добавил Кирилл, прострочив Моисеева короткой очередью...
* * *
Бегом поднявшись в башню, мы попали в ту самую виденную на кассете комнату. Сейчас она была пуста, а в дальнем углу виднелась неплотно затворенная дверь, за которой, судя по звукам, происходила «моральная подготовка» Анжелы.
– Ты ведь боишься крови, девочка? Бо-и-ишься! Мы вымажем тебя ею с ног до головы, – гнусавым хором завывали два голоса – мужской и женский. – Вот котику отрежем голову и вымажем. Потом опять плеточка. Хе-хе!
В ответ слышались жалобный девчоночий плач и душераздирающее кошачье мяуканье.
