Открыла корочки – в них тоже крест намалеван, мужик с кольцами вокруг головы, а ниже вообще чушь написана. «Приют Святого Андрея», что ли. И должность хмыря убитого – «Наставник». В самом низу малюсенькими буковками: «Спаси и сохрани!». Я так поняла, что это вроде девиза или наказа. Как же, сейчас! Спасет и сохранит! И куда эти наставники-чистоплюи без стволов и клинков лезут? На путь истинный наставлять? Да тут вдоль любого шоссе столько засад понатыкано, что на танке с трудом прорвешься! И где он, этот путь истинный?! Эх вы, импотенты безмозглые… Сидели бы в своих приютах, как суслики в норах, и носа наружу не высовывали. Чтоб нос не отстрелили…
Разбудила я выводок и подождала, пока они все в коридорчике за углом оправились. Потом построила и тем же порядком отвела к автобусу. Решила с утра не жрать – будем запасы экономить. Неизвестно, когда теперь смогу еду добыть. Двенадцать ртов, это же надо! На кой хрен такой хомут себе на шею повесила, до сих пор не пойму!
Прежде чем трогаться, открыла бензобак и веточкой обструганной уровень бензина замерила. Километров на сто хватит, а дальше… По правде говоря, на «дальше» я не рассчитывала. Это был бы уже оптимизм. Вернее, кретинизм.
Голубоглазая ко мне не на шутку приклеилась – повсюду ходит следом, во все дырки заглядывает, чуть ли не движения мои повторяет. Одежонка на ней как на пугале висит – то ли с чужого плеча, то ли пошита на вырост. Иногда она ручонки из рукавов протягивает и автомат трогает. Думает, я не замечаю.
– Ты это, девка, брось, – говорю. – Иди со своими играй.
А она мне:
– Научи меня стрелять, мамочка!
Я чуть слюной не поперхнулась.
– Зачем тебе? – спрашиваю.
– Ты рулить будешь, а я отстреливаться…
Смышленая, заноза! Может, и впрямь из нее толк выйдет? Я пыталась припомнить, когда сама впервые ствол в руки взяла, – так и не вспомнила. Но не автомат же!
– Ладно, – пообещала я. – Добудем тебе погремушку подходящую, тогда и учиться начнем.
По-моему, ей и этого хватило. Ускакала довольная. Я тебе покажу – «мамочка»!..
Едем. Ветер дует сильнее, чем вчера. Одна радость – кукурузные поля закончились, и по обе стороны дороги потянулись унылые холмы.
Эх-х! И ждала ее тюрьма
Возле лысого холма,
Земляная камера –
Тесная и темная…
От песенки этой бродяжьей долго избавиться не могла; снова и снова мотивчик назойливо на ум возвращался.
Солнце напекло крышу, и к полудню стало жарковато, несмотря на обдув. Пискуны сомлели и спят на сиденьях. Одна голубоглазая сидит рядом и всякий раз внимательно глядит, как я врубаю передачу. А ведь до педалей еще лет пять доставать не сможет! Вот привязалась, хитрюга! Кого-то она мне напоминала. Очень сильно напоминала. Может, меня саму, сучку упрямую?
