Впрочем, все оказалось еще проще – для самой Элочки. В клинике Союза зачатый плод с плацентой был пересажен в организм другой женщины, специально подобранной для вынашивания. Ее кандидатура была утверждена Хрусталем лично после многократных проверок (одинока, здорова, совместима, управляема).
Эдик видел «носильщицу» всего один раз – та оказалась здоровенной бабищей с широченным тазом, намекавшим на неукротимую детородную функцию. Подразумевалось, что гонорара ей хватит за глаза на всю оставшуюся жизнь, однако Пыляев не сомневался в том, что скорее всего ее тихо уберут. Смерть при родах – естественная вещь, и никто не будет задавать лишних вопросов… Вспоминая об этом, он испытывал жалость ко всем невиным жертвам прогресса и светлую печаль – в конце концов, он тоже пострадал. Морально.
И когда пришло время, «homo super» покинул казенную утробу легко и непринужденно. Ничто не удерживало его; биокомпьютер загружался без сбоев. Супер был свободен и не отягощен родовой травмой.
Так начался его жизненный путь. Он был отделен от настоящей матери в двухнедельном возрасте, а в девятимесячном принял первую жертву как должное – без единого крика, который возвестил бы о рождении совершенства.
* * *
…Из радиоприемника струился послеполуденный амбиентный поток. Эдик перевернулся на спину и, прищурив глаза, посмотрел на силуэт дома, врезанный в иллюзорную синеву. Над крышей торчал краешек параболической антенны. Пыляев чувствовал, что где-то там находится Супер (он давно уже не называл сына по имени). Это неописуемое чувство чем-то напоминало чутье собаки, узнающей хозяина по запаху.
Двумя этажами ниже, в спальне с лиловыми драпировками, отдыхала Элеонора. У Эдика не было к ней претензий. Ни разу она не повела себя как стерва (если не считать той ночи, когда он познакомился с нею). Ни разу не забыла о том, что заполучила мужа в результате грязной папашиной интрижки, а также о том, что находится у нее между ног. Она не давила на него, хорошо кормила и отпускала погулять.
Двухнедельная беременность никак на ней не отразилась. Элка сломалась гораздо позже. А теперь превратилась в толстую, ленивую, плохо соображавшую самку с нарушенным гормональным балансом. Почти все время она проводила в доме, погрузившись в музыку мертвых и забросив любимое занятие – собирание антикварных побрякушек. В сумерках ее спален оперные призраки вопили хорошо поставленными голосами о трагедиях, давно потерявших актуальность…
