– А, вот ты где! – обрадованно сказал Борис Карлович, перехватив зятя на обратном пути из туалета. Он был настроен благодушно. – Что такое? Перебрал, сынок?
– Да пошел ты! – огрызнулся Пыляев.
Наверное, на нем лица не было. Сквозь ватную оболочку опьянения проникали какие-то неприятные флюиды и дырявили сердце, как шпаги дерьмового фокусника. Хрусталь не отставал.
– Пойдем познакомлю тебя кое с кем.
– С Элкиной мамашей, что ли?
– Точно, угадал.
– Мы уже знакомы.
– Не может быть. Тебя и тут накололи, мой мальчик. Когда ж ты поумнеешь?
Эдик позволил ему ухватить себя за локоток, и они расслабленно поплелись по коридору, словно два гомосексуалиста, довольных друг другом и жизнью. Но это на очень поверхностный взгляд. Эдик не был доволен ни тестем, ни собой, ни жизнью. Подломился последний костыль, на который он кое-как опирался. Неизлечимо больная стерва подрезала ему крылья на взлете. Фотографии уже должны были прожечь прямоугольную дыру в его смокинге. Пыляев убеждал себя в том, что два снимка из трех – фальшивки. Но какие именно? Самое простое – спросить у Хрусталя. Однако Эдик догадывался, что это против правил игры. До такой степени против правил, что можно было запросто схлопотать удаление и вылететь с площадки.
Миновав зал, в котором продолжался банкет, Борис Карлович увлек Эдика в полутемный лабиринт. У Пыляева руки чесались придушить «адвоката» в каком-нибудь уютном уголке под вазой с благоухающими орхидеями. Но у него болели сломанные мизинцы…
Поворот, еще поворот. Шум стал отдаленным, как гул в канализационных трубах. В конце концов Хрусталь остановился перед дверью из темного дерева. Сработал дактилоскопический замок.
Когда они вошли, дверь тихо захлопнулась за ними, зажегся свет, смягченный абажурами. Эдик осмотрелся.
Ковры, дубовые панели, бронза подсвечников, книжные шкафы до потолка, изогнутая лестница, ведущая на балкон. Антикварный стол с зеленым сукном. Ряды полок, исчезающие во мраке…
В общем, помещение представляло собой нечто среднее между кабинетом, библиотекой и домашним музеем. Экспонатов тут было множество – от обломков каменных плит с рунами и зейдовых жезлов до акварелей Шикльгрубера с видами Вены. Эдик был приятно удивлен, обнаружив на столе детективные «покеты» со своими опусами. Потом до него дошло, что Хрусталь вовсе не наслаждался макулатурой, а изучал структуру его личности.
