Но на данный момент они совершенно убеждены, что непобедимы, что они, как только справятся с нами, здесь, в Чечне, то дальше пойдут — на Ростов и Москву. Когда они уезжали “на боевые”, мы молили Бога, чтобы не было потерь. Такова горькая правда плена, потому что любая потеря могла отразиться на нас. Сидим, ждем их. Потом подъезжает машина, и первым делом мы вслушивались, как там настроение. Если слышен смех, они обнимаются, играет музыка, мы знаем: значит, никого из них и их родных не убило. Все хорошо. Если молча, без эмоций, значит, плохо — кого-то убили. Жди ухудшений. Могли ударить, обругать, пообещать убить.
Перемирие в Грозном в августе они почувствовали как окончание войны. Считали, что это была их настоящая победа.
Они радовались, потому что многие боевики из отряда ушли в Грозный. И потом, когда первая группа вернулась, были бешеная стрельба вверх, крики, танцы. Большой шашлык. “Мы победили Россию. Лебедь это признал”, — говорили они нам тогда.
Хотим мы этого или не хотим, с войной или без войны, но мы будет жить вместе. Среди чеченцев оказалось много порядочных людей, которые меня вытаскивали. Я потом узнал, сколько людей участвовало в моем освобождении. Среди них, особенно на первом этапе, масса чеченцев. Среди боевиков были и “бешеные”, но были и нормальные ребята.
Когда нам впервые сняли повязки, один парень сказал: “Черт возьми! Когда были в повязках, нам было совершенно безразлично, кто и вы и что вы. А сняли повязки, посмотрели в лицо, глаза увидели — и уже все иначе. Прикажут расстрелять, и жалко вроде”. Взаимоотношения с Чечней будут очень сложными! Шаг вправо, шаг влево — и сразу кровь, сразу обострение.
Среди них ведь нет единства. Еще один штрих. Их командир еще в августе мне сказал (это мне запомнилось и удивило): “Мы вас просто так убивать не будем, я не хочу, чтобы сейчас на моих ребятах лежала кровь, потому что если мы вдруг станем федеральными войсками, договоримся с Россией, я не хотел бы, чтобы это тянулось за мной”.
Кстати, командира отряда, где нас держали, я так ни разу и не увидел. Нас водили к нему только в повязках и только ночью. Но осталось впечатление, что это очень грамотный человек и, по-моему, служил где-то близко к десантным войскам. Все про десантников расспрашивал. Боевики друг друга при нас по именам не называли. И был видно, что в подразделении подготовленные люди. Когда я увидел их блиндаж, как он оформлен, как была наброшена масксеть, то понял, что специалисты военные среди них есть. Что я еще отметил: никакой суеты, никаких переспросов. Когда дана команда — мгновенное исполнение. В общем, не банда — боеспособный отряд.
