Можно было догадываться, что должно произойти, – я достаточно долго пробыл при дворце и на этой должности. Против кого мы должны драться, я мог сказать с уверенностью, но не совсем понимал, за кого.
И вдруг все головоломные сложности, загадки отлетели прочь – передо мной стояла Ариадна. Я невольно потянулся к ней, но она отстранилась:
– Пропусти, я спешу.
Но остановилась все же. Что-то новое я увидел в ней – в повороте головы, во взгляде, в легкой улыбке, обостренным чутьем я улавливал перемену, но понять ее не мог.
– Ариадна…
– Считай, что ничего не было, – сказала она. – Понимаешь? Ровным счетом ничего.
– Но почему?
– Поздно, – сказала она. – Не все ли равно, почему, если поздно?
– Ты говорила, что любишь.
Она улыбнулась легко и открыто, но эта улыбка предназначалась не мне:
– Тебе это говорила глупая девочка. Сейчас перед тобой чужая женщина и чужая жена.
Сердца не было. Я дышал, но сердце лежало в груди твердым неподвижным комом, я все понимал, и каждое слово по отдельности, и все вместе, а вот сказать ничего не мог.
– Как же? – только и смог я выговорить.
– Как это и бывает в жизни, – сказала Ариадна новым, незнакомым, чужим голосом. – Я встретила настоящего человека.
– А я был папирусным?
– Ты был другим, – сказала Ариадна. – Если подумать, ты был никаким. Что ты успел сделать за свои двадцать пять лет? Проверял караулы, ругал часовых – почти сторож у склада товаров. А он воевал, дрался с пиратами, теперь будет сражаться с этим чудищем.
– Да с кем драться – никакого чудища нет! – Я пожалел об этих словах, но было уже поздно.
Как раз в это время над дворцом разнесся отвратительный рев.
– Может быть, и рев этот мне чудится? – В ее улыбке была отстраненность и даже, как мне показалось, брезгливость. – Ты уже сам не понимаешь, что говоришь. Пропусти. Я не хочу плохо думать о тебе, давай расстанемся спокойно.
Она уходила легкой и стремительной походкой, всегда казавшейся мне олицетворением нежности, радости и света, я смотрел ей вслед. Что-то неотвратимо уходило из жизни, может быть, уходила сама жизнь, исковерканная соучастием в грандиозной подлости, раздавленная серой громадой Лабиринта, и в этот самый тяжелый свой миг я подумал: кто же все-таки виноват, что именно так все случилось?
И не нашел ответа.
