— Какую? — спросил он, потому что должен был спросить.
Ее руки обвились вокруг него, и он хлебнул еще, стараясь не замечать отвращение, которое она у него вызывала.
— Ты думаешь, что нежность должна иметь к этому какое-то отношение, — сказала Ари. — Неверно. Нежность тут ни при чем. Сексом ты занимаешься сам для себя, по своим собственным причинам, милый, просто потому, что приятно. Вот и все. Так, временами, ты становишься действительно близок с кем-то и хочешь этого снова и снова, это прекрасно. Может быть, ты доверяешь этому человеку, но ты не должен. Ты действительно не должен. Первая вещь, которую тебе следует запомнить, заключается в том, что ты можешь получить это где угодно. Второе — то, что это связывает тебя с людьми, не входящими в семью, портит твое восприятие, разве только ты помнишь первое правило. Именно поэтому я и собираюсь оказать тебе услугу, милый. Ты ведь не будешь стесняться того, чем мы занимаемся здесь. Не правда ли, это приятно?
Было трудно дышать. Было трудно думать. Его сердце сильно колотилось, в то время как ее руки неторопливо совершали волнующие движения, от которых кожа становилась до невероятности чувствительной, и он испытывал то ли удовольствие, то ли дискомфорт. Он и сам не знал, что именно. Он выпил большой глоток сока с виски и попытался отвлечься на что-нибудь, на что угодно, потому что чувствовал себя как в тумане, в котором все больше и больше терял самоконтроль.
— Ну, как ты, дорогой?
Нехорошо, подумал он, а еще подумал, что он пьян. Но каким-то краешком сознания он ощущал потерю ориентации в пространстве, нарушение пространственных связей — ему, скажем, казалось, что Ари находится за тысячу миль от него, ее голос слышен откуда-то сзади, но не прямо сзади, а как-то со стороны, странно и асимметрично…
Это — катафорик. Наркотик для ленточного обучения. Паническое беспорядочные мысли стрелой пронзили его мозг. Стимуляторы действуют слишком быстро, тогда как тело запаздывало, завязнув в липкой атмосфере. Небольшая доза. Он мог видеть. Он мог по-прежнему ощущать, как Арии задирает его рубашку и оглаживает его обнаженную кожу, даже при отсутствии чувства равновесия, при головокружении, при том, что вращалась вся комната. Он выронил бокал и почувствовал холод льда и жидкости, растекающейся по бедру и под ягодицы.
— О, дорогой. Флориан, помоги.
Он куда-то погружался. Но сознание сохранялось. Он попытался двинуться, но волна звуков и ощущений, обрушившаяся на него, привела его в замешательство. Он попытался не доверять ощущениям. Но это было самое трудное. Он вполне сознавал, что Флориан ловит его бокал, что его голова откинута назад, на колени Ари, в углублении ее скрещенных ног, что он снизу вверх смотрит в склоненное лицо Ари, и что она расстегивает его рубашку.
