– Что? – загнутые клювы вскинулись на Предмет. Блестящие, темные глаза начали шарить по металлическому боку, где у вершины лестницы должна была быть дверь.
– Первый, я узнал для тебя кое-что.
Передатчик сразу же выключился. Экран погас, в динамиках воцарила тишина.
– Вам запрещается нарушать чистоту эксперимента! – раздался резкий голос Мэм. – Вы превысили свои полномочия и грубо нарушили экспедиционные правила. Вам не разрешается вступать в подобного рода общение с подэкспериментальными существами. Все знания, необходимые подэкспериментальным существам, определены заранее, запрограммированы и много лет назад введены в их организм. Повторение подобных инцидентов приведет к вашему отстранению от занимаемой должности и командования кораблем. Факт инцидента занесен в бортовой журнал. Факт инцидента будет немедленно передан в банки личных дел на Земле при первом же контакте с коммуникационной сетью Проекта. Вам сделан выговор. Дальнейшее командование кораблем будет разрешено только после того, как вы пообещаете в дальнейшем оставить попытки нарушить чистоту эксперимента.
Экран и динамики снова ожили.
– Отойди прочь, – крикнул Джексон Первому.
Отсчитав тридцать секунд по бортовым часам, он скомандовал Мэм:
– Взлет.
И с грохотом, ревом и полыханием огня они унеслись в небо, забрав собой последнюю надежду этого мира, а подбитые амрсы еще некоторое время падали на землю вокруг места их старта.
Земля была пасторально зеленой, с рощами вязов на холмах, с редкими, приземистыми зданиями идеально белого цвета. Земля была зеленой, свежей и хмельной от вина жизни, такой же, какой она когда-то выходила из-под искусного карандаша Вальтера Диснея, взявшего за образец пейзажи Греции.
Путешествие не показалось Джексону особенно длительным. Большую часть времени он провел развалившись в кресле пилота. В самом начале пути он подолгу с тоской взирал на бескрайние звездные доспехи Вселенной, потрясенный до глубины души наконец пришедшим к нему пониманием того, что они на самом деле есть, упиваясь мыслями о необъятности и бесконечности раскинувшегося перед ним пространства, невероятности факта его сотворения, непостижимости его протяженности. Фантастические представления макро и микрокосмов не давали его сознанию покоя. Все эти гигантские механизмы, с их взрывами и угасаниями, с их бесконечными циклами и эпициклами, заставляли его нервы трепетать от удовольствия лицезреть тот огромный изумительный стол, накрытый для него. Иногда ему начинало казаться, что он понимает ту не имеющую конца в своей тонкости полноту, мчащуюся, вращающуюся и пронизывающую самое себя, с тем чтобы образовывать каждый миллимикрокуб своей бесконечности.
