Бабушка № 1 уже уселась рядом – мало ли что, может, придется исполнить роль суфлера...
Одним словом, все были в сборе, общим числом – двадцать пять человек.
– Дуня Пипелкина. «Болодино», – громко объявила я, и бойко прочитав:
– Скажи-ка, дядя, ведь недаром
Москва, спаленная пожаром,
Французу отдана? —
замолкла. Дальше я не могла припомнить ни одного слова – хоть тресни. Я напрочь забыла и про «богатырей», и про «нынешнее племя». Баба Зоя в ужасе и страшном смущении сначала шептала, а потом кричала во всеуслышание:
– Ведь были ж схватки боевые, – билась она, но все без толку – я стояла на табуретке и, не понимая, что от меня хотят все эти двадцать пять человек, хлопала глазами. Совсем выбившись из сил, бабушка сказала зрителям, что спектакль отменяется по причине того, что исполнительница главной роли пережила сегодня днем серьезнейший шок (какого характера был шок, она уточнять не стала), а на вопрос, состоится ли завтрашнее представление, ответила довольно неопределенно – ни «да», ни «нет» – мол, там видно будет.
Но ни на следующий день, ни через день спектакль не состоялся. Я вообще утратила способность запоминать стихи, впрочем, и все остальные проявления моей гениальности, на которую возлагались большие надежды членов всей семьи, после встречи с бегемотом в зоопарке были утеряны. Тем же вечером, когда был отменен спектакль, баба Зоя, решив проэкзаменовать меня, попросила умножить восемь тысяч пятьсот тридцать два на пятьсот шестьдесят три. Я, ничего не понимая, часто заморгала и попросила в ответ карамельку.
– А сколько будет пятью пять? – с нескрываемым волнением спросила она – я снова попросила конфету. – Ну, а дважды два-то сколько получится?
– Дай хоть баланку! – отчаялась я, а бабушка № 1 в этот день окончательно оставила мысль об определении меня в школу в трехлетнем возрасте.
– Два умножь на два! Пошевели мозгами! – в отчаянии воскликнула она, а я удивленно посмотрела на нее, думая: «И чего она от меня хочет? Я ведь искусственница! Неполноценный ребенок, оторванный пяти недель от роду от материнской груди!»
На следующее утро я проснулась обыкновенной трехлетней девочкой со среднестатистическими способностями и наотрез отказалась понимать, какую пользу для здоровья может принести человеку отвратительное месиво в тарелке, называемое овсяной кашей, напоминающее лужу мутного, желеобразного, чуть желтоватого клея, который пролился на пол из кособокой кастрюли в тот день, когда баба Фрося чудом не задавила меня своим телом, пытаясь согреть.
