Внебрачный контракт | страница 71
Ходить я научилась довольно поздно, а именно после того, как миновал период моего ознакомления с тем богатейшим и до конца неизведанным словарным запасом русского языка, именуемого ненормативным, которому, надо заметить, очень подробно и обстоятельно обучала меня баба Фрося, после чего Зоя Кузьминична, долго и упорно пытаясь меня от него отучить, читала мне сказки А.С. Пушкина, «Конька-Горбунка» Ершова и Бажова... Дошла даже было до поэзии Ф.И. Тютчева, но снова вернулась к великому поэту, в честь которого названа станция метрополитена, площадь в Москве, а на той площади и памятник ему воздвигнут. Но совершенно случайно наткнулась она на нескромную Пушкинскую сказку о «Царе Никите и сорока его дочерях». Начала было мне читать ее вслух с выражением (по ее виду можно было судить, что первые строки сказки ей вельми по душе пришлись). Однако, дойдя до того места, где пиит констатирует, что все сорок дочерей Никиты, как одна, родились без одного очень важного места (пардон за тавтологию), она остановилась, с жадностью пробежала глазами по строкам сей небольшой сказки, похихикала, но книгу захлопнула – и с тех пор Александра Сергеевича читать мне вслух побаивалась (не дай бог, Пушкин еще что-нибудь похабное написал, что для детских ушей совершенно не годится), а перешла на М.Ю. Лермонтова. На ночь декламировала мне «Казачью колыбельную песню», по утрам – «Молитву» и «Смерть поэта».
Как-то днем, до обеда, бабушка № 1 находилась явно в ударе – она раскрыла красный томик Михаил Юрьевича и вкрадчивым таким голосом вдруг спросила меня:
Я затаила дыхание, уставилась на нее в ожидании ответа – действительно ли столица нашей Родины отдана французам, а я дожила до двух с половиной лет и знать об этом не знаю, ведать не ведаю?! Когда баба Зоя дошла до строк:
я была совершенно очарована М.Ю. Лермонтовым. В особенности меня поразил тот факт, что когда-то (явно не в нашу бешеную эпоху прогресса) действительно жили богатыри, а словосочетание «нынешнее племя» и вообще сразило меня наповал: оно будоражило детское воображение и действовало подобно гипнозу. Я дослушала стихотворение до конца, а после обеденного сна продекламировала его без запинки от начала до конца. Бабушка смотрела на меня как-то странно – в ее взгляде страх и восторг соединились, и получилось полнейшее смятение. Она налила мне компота дрожащими руками, достала с полки булочку с корицей, тоже протянула ее мне, а после полдника схватила за руку и потащила в детский сад, где много лет проработала воспитателем старшей группы – показывать своим бывшим сослуживицам.