– Да что ты! Что ты такое говоришь?! – испугалась я.
– Правду, – серьезно сказал он и вдруг весело воскликнул, указывая сумкой на девушку, идущую впереди: – Видишь?
– Что?
– Девица в белых колготах вышагивает!
– Вижу, – растерялась я.
– Знаешь, почему?
– Почему? – непонимающим тоном спросила я.
– Ну смотри, какое пекло на улице, а она в синтетических колготках! Разве не странно?
– Пожалуй, странно, – согласилась я.
– Потому что у нее ноги волосатые! Да, да! А ей, бедняжке, родители их брить запрещают!
Я засмеялась и уже не ощутила того неприятного чувства, которое испытала пару минут назад.
В доме Нура мне никто особо не обрадовался – Раиса разбиралась на полке в шкафу, вытряхнув на широкую кровать разноцветные тряпки.
– Здравствуй, Дунночка, – только и сказала она и тут же заулыбалась своей обыкновенной обиженной улыбкой.
– Накупалась? – громко спросил бывший жених и прошипел мне в ухо, извернувшись, подобно ужу: – Нацеловалась?
– Тебе-то что! Завидно? – Я посмотрела на него со всем презрением, на которое была способна в свои шестнадцать лет.
Вдруг Раиса принялась запихивать обратно все тряпки в шкаф комом – наверное, еще в большем беспорядке, чем они лежали до ее «разборки». Улыбка неожиданно слетела с ее лица, и она сказала:
– Нуренок, собирайся, поедем с тобой на базар, купим Дунночке фруктов в Москву – персиков, винограда, гранатов. Ну, живо, живо! – скомандовала она, видимо, решив, что не все потеряно – дело-то еще, вполне возможно, благоприятно разрешится – выгорит дело-то! И горячо желаемый брак между цыпленком Нуром и мной состоится! – А ты, девочка, отдохни, поспи часок-другой. Маратик, ты поедешь с нами?
– Мне же на работу нужно! – выкатив от удивления глаза, воскликнул Маратик и, попрощавшись со мной, ушел.
На следующий день ровно в десять утра Нур с гордостью нес в руке мою многострадальную, но прекрасно сохранившуюся красную сумку, а Раиса – ящичек с фруктами. Вчера с сыном они неплохо затарились на рынке перед закрытием, накупив почти даром мятого винограда с черешней и персиков с бочками – так что до полуночи Раиса варила варенье, прыгая возле плиты над тазами и снимая деревянной ложкой пенки в фарфоровую пиалу. Как обычно, ей удалось привлечь к этому занятию всех – Миру, меня, Нура; даже Соммер, сидя молча почти до рассвета, выдергивал со всей ему присущей степенностью и обстоятельностью веточки из черешни, а потом (это был второй и основной этап его работы) вытаскивал шпилькой косточки.
