«Тоже мне, новобрачная!» – зло подумал он, но вслух ничего не сказал.
– Если бы Ирочка вышла за алкоголика, подлеца – как ни странно, все было бы проще, – несмотря на его молчание, принялась объяснять старушка. – Она сразу поняла бы, да и я чувствовала бы себя вправе… Но Николай… Он не подлец, совсем нет! И почти не пьет. Во всяком случае, не больше, чем любой другой мужчина его круга. Он просто… Он примитивен, вы понимаете? – Она умоляюще посмотрела на Георгия. – Увидев его впервые – так давно, тридцать лет назад! – я сразу поняла: его интересы и душевные возможности не простираются дальше еды, питья и житейских удобств, и дело здесь не в отсутствии высшего образования. Но это я понимала, потому что я знала других мужчин – папу, Ивана Андреевича. А Ирочка… Ведь она не знала никого! Она росла без отца, без дедушки и к тому же не была ослепительной красавицей. У нее развился комплекс неполноценности, она панически боялась, что не выйдет замуж, а тут все-таки положительный мужчина… Я не могла ее переубеждать, это было бы просто непорядочно. А ее отдаление от меня – это так понятно! Ведь вся ее жизнь свелась к быту, только к быту. Дети-погодки, муж потребовал, чтобы она бросила институт… Нет, вы не подумайте, я ни в коем случае не считаю детей обузой. Наоборот, это самое большое счастье, которое может быть у женщины! – с той же горячностью добавила она. – Но, к сожалению, их воспитание свелось все к тому же убожеству: одеть, накормить, внушить какие-то несложные житейские понятия про верный кусок хлеба… Николай с самого начала терпеть меня не мог, это правда. И его отношение передалось детям. Но как это могло быть иначе, если я была для него олицетворением того, что он всю жизнь полагал излишеством? И как было требовать, чтобы Ирочка ему противоречила? Это значило бы превратить ее семейную жизнь в сплошной конфликт, а то и развод, и дети без отца… А теперь… Ведь с ним прожита вся ее жизнь, ничего теперь не изменить, Ира немолода, здоровья уже нет. Она будет приходить, конечно, будет, – торопливо проговорила Элиза Карловна. – Ведь теперь мы живем совсем рядом, это не займет у нее много времени… Да вот и она! – воскликнула старушка, оборачиваясь.
– Что это дверь не закрыта? – услышал Георгий. – И вещи на улице, того и гляди унесут! Здравствуй, мама.
В комнату вошла женщина, при одном взгляде на которую невозможно было не убедиться в справедливости слов Элизы Карловны. Первое впечатление, которое производила ее дочь, было впечатлением беспросветной житейской тягости. Она была полная, вся какая-то рыхлая, и лицо ее казалось старым, хотя из-за полноты на нем почти не было морщин. Но сквозь печать постоянной убогой заботы Георгий мгновенно разглядел в глазах этой женщины и другое – то, о чем не говорила Элиза Карловна: мелочную хватку, готовность зубами вцепиться в каждый, даже небольшой кусок, который подаст ей жизнь.
